Петербургская писательница, театральный критик и публицист Татьяна Москвина провела детство в пятикомнатной коммуналке на Васильевском острове, неподалеку от Смоленского кладбища.
Чем шестилетнему ребенку запомнилась комната с эркером в квартире на 17-й линии, почему, гуляя у Новой Голландии, приходится прикрывать глаза, и что будет, если отдать весь Петербург РПЦ, — в рассказе писательницы.
Каким было ваше первое жилье?
Сверток с дитятей еще безымянным принесли в дом 70 по 17-й линии Васильевского острова, в квартиру 29. Даже не буду писать когда. Страшные числа! Ну, скажем, был ноябрь…
Большая коммунальная квартира: пять комнат, пять съемщиков. У бабушки моей — самая просторная комната, 27 метров. С эркером. Очень чистая и с приличной мебелью. Там я, бабушка и родители прожили шесть лет, и я прекрасно запомнила это жилище.
Дом 70 — последний дом по 17-й линии. Он угловой, выходит на 17-ю линию и Камскую улицу, в двух шагах — Смоленское кладбище. Мама с коляской гуляла именно там, так что Смоленское кладбище — моя детская площадка. Во дворе дома росла липа, она и сейчас есть, да и вообще те места почти не изменились. Убрали трамвай (чтоб руки отсохли!), да на берегу Смоленки вштырили какой-то идиотский бизнес-центр.
А так, всё по-прежнему. Я даже однажды съездила посмотрела квартиру как якобы покупатель — она по-прежнему коммунальная. Те же пять комнат, выходящие окнами на линию, кухня — во двор. Ну, конечно, черный ход на кухню уже утрачен и плиты нет, была ведь дровяная плита. Я, впрочем, об этом написала в биоромане «Жизнь советской девушки» и отсылаю к нему любопытствующих.
Кто вас тогда окружал и чему научил?
В детстве меня окружали мама, папа и бабушка. Бабушка помнила еще дореволюционную жизнь, а также Гражданскую войну, Отечественную войну, блокаду. Так что она воплощала для меня живую историю.
Папа и мама, инженеры, играли в самодеятельном театре Военно-механического института, а папа еще и ставил там спектакли, так что каково мне теперь идти в театр смотреть какого-нибудь там Брехта (Бертольт Брехт — немецкий драматург — прим. «Бумаги»), когда этот Брехт был мне чуть не родственник с колыбели. Счастливая публика ничего не знает, а я страдаю, поскольку многие пьесы знаю почти наизусть и понимаю, что режиссеры с ними вытворяют, спасибо, папа!
Мой папа Владимир Москвин — его многие помнят в городе — мощно и глубоко знал русскую поэзию, был блестящий «человек с гитарой», рассказчик, остроумец. До моих 12 лет (тогда родители развелись) я была совершенно счастливым ребенком.
В мои шесть лет родители ушли от бабушки, мы снимали комнаты (одну — в Петропавловской крепости, там были жилые дома!), а потом переехали в новостроечки, на проспект Космонавтов, дом 52. По сути, за город, в деревню Купчино. Но училась и работала я всегда в центре.
Где в Петербурге вам хочется бывать постоянно?
Я люблю весь Петербург горькой грустной любовью, потому что страдаю от нашествия варваров. Как можно сметь вштыривать свои бездарные здания в старый гениальный архитектурный текст? И как упал уровень реставрации, и как деградировала общественность. А что делать, куда бежать и от кого требовать ответственности? И где наше настоящее общественное телевидение, где новые радиостанции и журналы, где таланты всяческие?
А гулять я люблю в районе Новой Голландии. Не на новой Новой Голландии, а в этом районе. Я старательно прикрываю глаза, чтобы в обзор не попала мерзость, то есть Вторая сцена Мариинского театра. Если удается ее мысленно изъять, прогулка удалась.
Каких мест в городе вы стараетесь избегать?
Никаких мест я не избегаю, понятно же, что Петербург состоит из многих пространств, и одни принадлежат ему и только ему, а другие могут быть где угодно. На них нет петербургской печати. Они одинаковы везде, эти районы социальной застройки. Единственный способ облагородить эти печальные места — как можно больше деревьев и цветов.
Что бы вы хотели изменить в Петербурге?
В Петербурге я очень бы хотела изменить губернатора, вице-губернаторов и Законодательное собрание. Сейчас там есть два депутата, о которых я точно знаю многое хорошее, это Вишневский и Амосов. Два человека — это огромная сила, на самом деле. Но хотелось бы укрепить стан светлых сил хотя бы еще одним бойцом.
Нельзя лишать 5-миллионный город информационного поля, возможности для дискуссий, дорожек развития. Есть, конечно, другой путь: надо весь Санкт-Петербург отдать под прямое управление Русской православной церкви. Тоже интересно будет. Молодые послушники выйдут чистить город, и можно быть уверенным, что не будет гор грязного снега, не будет гололеда. А в динамиках для бодрости — музыка митрополита Иллариона эдак с утра до вечера. Не каждый вынесет? Да ладно! Не такое выносили!
