Для чего подростки в 60-е массово вели дневники и о чем они умалчивали? Читайте фрагмент нового сборника от «Прожито»

Дневник — это инструмент работы над собой, считают социальные исследователи. Авторы часто ведут дневники для самовоспитания и чтобы сверять свои действия и мысли с желаемым образом себя. Всё это очень характерно и для советских юношей и девушек, чье взросление пришлось на оттепель — время с конца 50-х до конца 60-х годов XX века.

Семь таких подростковых дневников вошли в сборник, составленный центром изучения эго-документов «Прожито». В 2023 году книга вышла в издательстве Европейского университета в Петербурге.

«Часто учителя или родители побуждают мальчиков и девочек вести дневники и контролируют их содержание», — поясняет составительница книги филолог Ирина Савкина. Отчасти этим объясняются типичные фигуры умолчания, «зияния нерассказанного» в записях подростков. По наблюдениям Савкиной, к этому относятся две темы: отношения с родителями и телесность. При этом дневник всё равно остается для авторов защищенным личным пространством, где они ведут поиск идентичности.

«Бумага» публикует фрагмент дневника ленинградской школьницы Аллы Сарибан, которая в 1963 году учится в матшколе, занимается музыкой и посещает литературный клуб «Дерзание» при Дворце пионеров.

Алла Сарибан

Семья Сарибан — из Одессы, по линии отца — этнические караимы, в Одессе же родилась в 1948 году и сама Алла Сарибан. В написанной по-немецки в 1982 году краткой автобиографии Алла Сарибан указала, что отец ее был инженером-кораблестроителем, а мать — дантистом. По другим источникам известно также, что отец работал по распределению в Ленинграде и здесь же познакомился с матерью Аллы Сарибан, работавшей на ткацкой фабрике и учившейся в школе рабочей молодежи. Дед Аллы Сарибан по линии матери был раскулачен, когда ее матери было пятнадцать лет.

После смерти матери Аллы отец отправил пятилетнюю дочь в Ленинград, где она воспитывалась как единственный ребенок в семье своего дяди. Борис Маркович и Софья Владимировна, дядя и тетя Аллы Сарибан, были инженерами-кораблестроителями, оба учились в Одесском институте водного транспорта, после окончания которого в 1930-е годы оказались в Ленинграде по распределению. Тетя Аллы Сарибан работала инженером, а дядя был начальником службы судового хозяйства Речного порта.

С начала 1960-х семья Аллы Сарибан (тетю она в дневнике называет мамой, а дядю — дядей Борей) жила в центре города на улице Марата, летние месяцы они часто проводили на даче. К февралю 1963 года, с которого начинаются записи в дневнике, Алла Сарибан уже десять лет живет в Ленинграде. Она учится в одной из самых престижных математических школ города, серьезно занимается музыкой в школе при консерватории, испанским языком, немного позднее начинает активно посещать знаменитый литературный клуб «Дерзание» при Дворце пионеров, здесь же занимается в клубе интернациональной дружбы.

Почти все опубликованные в этом сборнике дневники — записи старшеклассников, выпускников, которые оказываются перед важным выбором и серьезным испытанием. Алла Сарибан выбирает, вопреки первоначальным намерениям, не психологию или филологию, а физику — в 1966-м она поступит на вечернее отделение физического факультета Ленинградского университета. Затем будет работать в одном из НИИ, окончит аспирантуру в МГУ и защитит кандидатскую диссертацию. В 1980-е Алла Сарибан была вынуждена уехать из СССР из-за активного участия в диссидентском движении. Она была одним из авторов знаменитого ленинградского самиздатского журнала «Мария», участницей одноименного феминистско-православного клуба. В Германии она в течение одиннадцати лет работала в университетах и научных институтах, занимаясь компьютерным моделированием полимеров. С конца 1980-х у Аллы Сарибан вышло несколько книг. Дневник Аллы Сарибан ранее не публиковался, оригинал дневника — тетради и ежедневники — хранится в Архиве Исследовательского центра Восточной Европы при Бременском университете (Forschungsstelle Osteuropa).

«Хочу жить. Не только жить в мечтах, быть благородной, страдать, но и быть такой на самом деле»

Дневник Аллы Сарибан

1963

19 ФЕВРАЛЯ Уже давно хотела начать дневник, да все не получается. В этом году я совсем забегалась: тут и школа, и музыка, а тут, как на зло нервная система (чтоб ей пусто было) расшаталась; говорят, от переутомления, а я так думаю, что от собачьей жизни: ведь в школе у нас нет никого, девчонки из старой школы далеко, единственная компания — в дворце пионеров, да и то, я же не могу там бывать часто.) Вот, не была целый месяц: 1 понедельник — репетиция хора к концерту по телевизору, другой понедельник — на Василия Тёркина ходила, парочку понедельников была занята еще чем-то: — смотришь, месяц прошел.

Скоро 23 февраля — День Советской Армии. В этот день мы решили (мы — девчонки) решили подарить подарки мальчишкам, тянули жребий, кто кого вытащит. Мне достался Степанов: «неплохой вьюноша», а главное — мой соратник при вступлении в комсомол (выражение, конечно, не очень удачное). Я решила подарить книжку, а девчонки наши всё обсуждали, обсуждали, что подарить, всё менялись мальчишками («не буду я этому дарить, давай меняться», «а я не буду этому», «давай мне того, а я тебе этого» и т. д.). Ну, вообщем в конце-концов разобрались, кого-кому, и сразу же охладели: говорят, подарим по открыточке и хватит с них. А все обсуждали, что дарить-то будут. Ну, ладно, уже без двадцати девять, мне нужно мотаться в школу.

22 ФЕВРАЛЯ — вчера ходила с девчонками в райком, [их принимали — написано сверху со знаком вставки]. Было все очень глупо. Завтра у нас будет вечер, посвященный празднику 23/II. Я не принимала в нем участие, но вдруг заболела вторая ведущая, Бородавко, и Нина Ивановна попросила меня. Учить много надобно. Я, наверное, буду по бумажке читать, все не выучить за один вечер.

28 ФЕВРАЛЯ — в субботу, 23/II, у нас все прошло хорошо насчет подарков. Не подарила только Шуйкова, да Волкова пришла поздно. He de escribir en español porque mi madre ya miro mi diaric y yo no quiero ella lo comprendre, porque no me gusta. Ahora estoy muy ocupada porque he de tocar mucho y estidiar mucho: esta primavera tenqo que terminar mi escuela de musica y tenqo examenes en la escuela. El sabado me sentí muy debil y, despues de dos lecciones, (regalamos a los muchachos antes de las lecciones) dejé la escuela y fuí a la cama, donde estuve desde el 12 hasta las 3 proximadamente. Наверное, в том, что я написала, много ошибок, а зачем мне делать ошибки? Зачем себе «портить стиль», укрепляться в неправильностях, которые у меня выработались в результате моих самостоятельных, бесконтрольных занятий? Уж лучше я буду по-русски писать. Так вот, в субботу я почувствовала себя плохо (вообще-то не хуже, чем всегда: я себя в школе чувствую очень слабо теперь) и пошла к сестричке. Та смерила мне температуру, и, хотя температура была нормальной, меня отпустила. Я ушла и на вечере не была. Говорят, что все прошло очень хорошо, только «халтурно» (по выражению Нины Ивановны).

Теперь мальчики нам на восьмое марта собираются дарить. Посмотрим. <…>

В воскресенье мы ходили в кино на «Барона Мюнхаузена». Ну и дрянь!

В последнее время я совершенно запустила испанский. Я сейчас читаю программу партии, (за неимением другой литературы) и дело, прямо скажем, не движется. Слова я тоже не учу.

С мамой мы сейчас не разговариваем и вообще находимся в холодных отношениях, а все потому, что, когда она меня начинает «пилить», у меня теперь нет физически никаких сил, чтобы выдержать.

Недавно я ее довела до слез. Когда она мне начала внушать что-то, кажется, насчет того, что надобно кушать, я взорвалась, а дядя Боря сказал маме, чтобы она от меня отстала. Тогда она начала пускать слезу, а я жестоко раскаиваюсь за свое поведение.

25 АПРЕЛЯ — надо бы мне придти в себя. Еще так долго заниматься — целых полтора месяца, а я уже месяца три, а может быть больше, жду, скорее бы это все кончилось. Так опустилась, ужасно прямо, думать ни о чем не хочется (и это уже давно) и вообще, надо бы придти в порядок. И так весь этот год. В этом году я так много времени трачу зря, а сил совершенно нет. Конечно, нельзя сказать, чтобы за весь этот год я не повзрослела и у меня под черепичной коробкой не прибавилось ни одной мысли, но я вообще-то здорово отупела, а все, что я в этом году достигла, ничтожно мало. И физическое развитие тоже совершенно остановилось из-за этой жратвы, вообще это какая-то ненормальность.

Конечно, если бы мама на это не обращала внимания, и не пеняла мне все время, все бы уже давно было бы нормально. Опять «отрицательная роль», как и раньше. Но я не уповаю и на лето потому что редко бываю в «уд «в ударе», это ощущение того, что я тупа как пробка, у меня бывало и раньше. Теперь оно меньше. Это лучше или хуже? Черт его знает. Лучше потому, что легче жить стало, а хуже потому, что я «стираюсь» постепенно. Конечно, если бы у меня был кто-нибудь, но это легко, а вот попробуй в одиночестве, это хуже. Оттого-то я и хочу в математическую школу, что, думаю, там ребятки умнее будут.

Вообще-то меня очень тянет начать самостоятельную жизнь, потому что сама-то я всегда могу организоваться, а в общении с другими моя воля всегда оказывается слабее, особенно если, как сейчас, они не способствуют развитию, а тормозят. (ох, и быть тебе старой девой!). Но ежели я со всеми поругаюсь и пойду на завод работать, в вечернюю школу учиться и в общежитие жить (а я от этого ничего не потеряю, а, наоборот, выиграю целый год), то у меня там опять не будет никого, а ведь нужна среда, до чего же нужна среда! Да и потом я знаю, что у меня все не пойдет гладко, то есть я опять не смогу жить так, как хочу.

Та жизнь, которую я сейчас веду, мне не очень нравится, потому что она совершенно не дает возможности развития, не говоря уже о том, что это нездоровая в нервном отношении жизнь. Что такое я называю «развитием»? Ну, это, чтоб в башке всегда были мысли, чтобы мозги все время работали, а этого у меня нет. Они у меня теперь очень мало работают, потому что не приходит мыслей в голову, чтобы шевелить ими. Мысли очень редко приходят, мало впечатлений. А когда придет какая-нибудь и нужно сделать чисто волевое усилие, чтобы они зашевелились, то теперь у меня зачастую не хватает на это пороху, а это ведет не только к остановке умственного развития, но и к сдаче уже так-сказать завоеванных позиций, к отуплению.

Ведь задача-то состоит в том, чтобы вырасти здоровым, культурным и в силу своих возможностей умным человеком, ведь надо же жить потом будет. И вот для того, чтобы заставить мозги заработать, [выйти из этого отупения — написано сверху со знаком вставки], я решила прибегнуть к ведению дневника.

Я буду записывать каждый день и этим вести себе учет, не давать заглохнуть до самого конца, поддерживать себя этим. Ведь это будет самое трудное время. Надо будет окончить школу (сдать экзаменов целых 4 штуки), музыкальную школу, не говоря уже о всяких мелочах, вроде Дворца пионеров.

А это очень много. Возьму сейчас чего-нибудь почитать, чтобы была логика, Белинского или еще чего-нибудь такого для поддержания духа.

Сегодня у меня концерт, а я с самого утра занимаюсь этим дневником и еще не начала играть. Но ладно. Я играю Баха прелюдию и фугу из «Клавира» и одиннадцатую сонату Людвига Иваныча Бетховена (I часть). Посему в школу я сегодня не пошла, сейчас сяду заниматься.

Нечего и говорить о том, что все у меня ужасно. Это и само по себе видно. Музыкальная карьера моя явно не удалась, и я только день и ночь мечтаю о том, чтоб скорее это все к черту кончилось. Вообще-то я всегда нахожусь в двойственном положении, точнее, в одном из двух: либо я пан, и все мною восхищаются (ах, какой гениальный ребенок!), или я — в роли бедного родственника (то есть хуже всех). Ну, ладно, пойду свою сонату вколачивать.

26 АПРЕЛЯ — играла вчера, отвратительнее не может быть: ни одного чистого пассажа. Потом я как села, так сразу же у меня пропала всякая уверенность, что я что-нибудь знаю. В прелюдии я начала дико врать текст, но не остановилась и начала дальше играть, а потом выправилась.

А что я могла делать? Бросить играть и пустить слезу? Но это было бы еще хуже. В сонате я тоже дико врала, ни одного трудного места не сыграла чисто, а о музыке и говорить не приходится, сплошная чепуха. Ох, скорее бы сыграть на экзамене! В области музыки я уже все свои способности исчерпала, выше я не могу. Ведь сейчас вся работа состоит в том, что, когда мне дают вещь, мне ее надо выучить, сделать технически, ну, и, конечно, если это не этюд Черни, чтобы там было что-нибудь. Все у меня уходит на технику, более или менее музыкально (в силу своих возможностей, конечно) у меня в конце концов само по себе получается. И так все последние годы. Если я и открываю для себя чего-нибудь новое в музыке, то это с моим каждодневным вдалбливанием совершенно не связано. Многое я узнаю на музлитературе, конечно, в год по чайной ложке, но развивается слух и музыкальность, ну, и, конечно, чтение с листа. Сейчас я каждый день понемножечку читаю и это, наверное, самое полезное для моих будущих занятий музыкой, чем все остальное. Вообще я получила хорошее музыкальное образование, развила свои способности и теперь буду для себя играть уже всю жизнь, а в таких занятиях музыкой, как сейчас, я не токмо что пользы не вижу, но и прямой вред.

Ну, иду в школу.

28 АПРЕЛЯ — воскресенье, а учимся, как в обычный день. Учимся за 30/IV — вторник, будем 30 гулять и уроки у нас все сегодня по вторнику. Сегодня мы моем парты, а мне в 4 во Дворец пионеров. Вчера звонила Стелле Осиповне. (Я в понедельник, когда была во Дворце, думала, что у меня концерт будет 28/IV и когда наши стали обсуждать, когда собраться, в воскресенье или в понедельник, то всем захотелось собраться в воскресенье, но я сказала, что может быть не смогу (ведь в этот день у меня предполагался концерт) и я обещала позвонить Стелле Осиповне в субботу и все детки чтобы позвонили). Ну, и вчера я и звонила и договорились на 4 часа сегодня. А мы парты моем. Ну, должно быть, все равно успею, тем более что Стелла Осиповна [всегда — — написано сверху со знаком вставки] считает за должное опаздывать на целый час. Вчера, когда мы одевались с физкультуры, девчонки стали точить лясы насчет Волковой и поддевать ее, ну и на остальных перескочили. Вообще-то я очень хочу, чтобы у меня были мальчики и очень хочу полюбить кого-нибудь как следует, но, к сожалению, подходящего объекта нема. Так, как Доронина или П. я уже не смогу. Когда мне один мучёнок [так!] из стада Юрия Семёныча понравился, то вспомнив, что будет то же самое, я к нему охладела вмиг. А этот самый Лопес Орландо Гомес….. и т. д. и т. п. очень серьезный, очень интеллигентный, и по всему видать, очень умный мальчик. Но, сказать по-правде, ему, по-моему, было скучновато на [том — написано сверху со знаком вставки] вечере во Дворце, когда я с ним пошла танцевать, и чувствуя себя совершенной дурой, старалась поддерживать светский разговор, а он только отвечал односложно «Si», [или — написано сверху со знаком вставки] «No» и т. д. Вообще то «в детстве» это была просто потребность сильно чувствовать, такое же чувство у меня было к отцу и к Люське, а половое было только в мозгах. Конечно, зажглось это оттого, что он мальчик, я — девочка, но потом этого-то уже не было, а была потребность куда-то излить свои чувства. Теперь-то, когда я все это проанализировала и разложила по полочкам, я уже не смогу влюбиться из-за того, что общаясь, чувствую себя неловко. Когда это было мне в новинку, я могла, а теперь это уж слишком часто повторяется. Да и той потребности в сильных чувствах у меня сейчас нет, я и мечты свои бросила. Конечно, это связано с нарушениями в организме (в частности с тем, что этого нет), но многое уже не вернется. Ведь это все физиологическое, так я к этому отношусь.

Сейчас писательница Алла Сарибан живет в Германии.