«Бросали трубку, когда упоминала, что из Украины». Как беженцы с оккупированных территорий живут в Петербурге

В 2022 году в Петербург приехали десятки тысяч беженцев из Мариуполя и других оккупированных территорий Украины. Часть решили остаться в Петербурге надолго.

Власти города оказались к этому не готовы. Официально беженцев принимала Ленинградская область — их селили в пункте временного размещения в пансионате под Тихвином. В Петербурге им помогают в основном общественные деятели и волонтеры.

Трем героиням этой истории удалось выжить посреди катастрофы и добраться до Петербурга. «Бумага» поговорила с ними и волонтерами о том, как здесь складывается жизнь беженцев.

Как беженцы справляются с ПТСР

Рано утром в четверг, 24 февраля, медсестру мариупольской городской больницы № 1 Ольгу разбудил звонок с работы: старшая медсестра просила ее подменить коллегу, которую не пропускали на блокпосту.

— У нас два этажа больными было забито, они не могут без диализа жить. Если перестанут проходить почечную терапию — это смерть, — рассказывает Ольга.

Через несколько дней госпиталь обстреляли. Следующие полтора месяца Ольга с двумя сыновьями и мужем провела под постоянными ударами, пытаясь спасти пациентов и перевязывая раненых.

— Это очень страшно, когда у ребенка руки и лицо обгоревшие. Или когда мать оставляет старшего сына с ДЦП внутри, чтобы спасти младшего, — это то, что я запомнила очень хорошо.

Но и это оказалось не самым страшным. В конце марта, когда в городе шли бои, муж Ольги поехал на помощь друзьям, ждавшим ребенка. После этого она увидела его только на фотографии, которую прислали знакомые, — он лежал возле своей машины с пулей в спине.

— Мы долго не могли туда попасть, потому что там были бои и снайперы стояли. Дождались, он там еще лежал.

С тех пор прошло восемь месяцев, но то, что Ольге пришлось пережить, ее не отпускает и в Петербурге, куда она отправилась к сестре. Гуманитарный коридор был открыт только в сторону России.

— Мы приехали в ужасном состоянии. Даже вшей выводили. И эмоционально без мужа очень тяжело, — описывает она.

О том, сколько сейчас в Петербурге беженцев из Украины, открытой информации нет. Вице-губернатор Борис Пиотровский 8 сентября ответил депутату Закса Борису Вишневскому, что их 7 тысяч, из которых более 1,5 тысячи — дети и подростки. С тех пор, по словам волонтеров, поток не уменьшился — скорее всего, к концу года беженцев стало больше.

У многих из них посттравматическое расстройство. Член правозащитного совета Петербурга Григорий Михнов-Вайтенко рассказывает, что именно беженцам с ПТСР нужна самая срочная помощь: «Люди, которые побывали в эпицентре боевых действий, находятся в состоянии тяжелейшего ПТСР. Им зачастую тяжело сделать выбор даже с работой: вот устройся хоть токарем, хоть слесарем, хоть пекарем. Но человек не может».

Психологическую и психиатрическую помощью организованно оказывали жителям пункта временного размещения (ПВР) под Тихвином. Но оттуда невозможно каждый день ездить на работу в Петербург. Тем, кто решил поселиться в городе, помогают только психологи нескольких благотворительных организаций.

— Сейчас я пью антидепрессанты: с психологом о своих переживаниях я поговорить пока просто не могу, — признает Ольга.

Как организовано лечение и оформление

Мама Ольги выехала из Мариуполя вместе с ней и внуками. Женщине 70 лет. Она почти ослепла: один глаз не видит, а на втором из-за катаракты нужна операция, которая стоит около 80 тысяч рублей.

Женщина оформляет российское гражданство, чтобы получить полис ОМС. Но даже когда он будет готов, операцию по квоте придется ждать долго, ответили ей.

— Вопрос медицинской помощи беженцам, в том числе высокотехнологичной, стоит особенно остро, — объясняет Григорий Михнов-Вайтенко. — Это могут быть минно-взрывные травмы, а могут быть и последствия хронических заболеваний, по которым человек полгода не получал никакой медицинской помощи и всё это обострилось до такой степени, что идет угроза жизни.

Петербург не вошел в число регионов, которые, согласно постановлению правительства, отвечают за прием беженцев. Это значит, что здесь им не должны предоставлять социальное жилье, обеспечивать лечение и трудоустройство. Но потребность в этом оказалась большой.

Михнов-Вайтенко зарегистрировал благотворительную организацию «Центр помощи беженцам и вынужденным переселенцам» при Апостольской православной церкви: там собирают пожертвования и договариваются с больницами.

— Мы помогали и с реабилитацией в клинике МЧС, и со сложными хирургическими вмешательствами, и с имплантацией роговицы глаза. Ну а про стоматологию я даже не говорю — это по несколько обращений в день. Всего же обрабатываем примерно 30–40 заявок в неделю.

Для легализации в России у украинцев есть несколько вариантов: российское гражданство, статус беженца или разрешение на временное проживание. Но не все, кто оказался в России, спешат их оформлять. Кто-то надеется вернуться, у кого-то, как у Ольги, нет сил этим заниматься. Кто-то опасается, что с российскими документами не сможет навестить родственников в Украине: беженцы имеют право выезжать за границу, но неизвестно, пропустит ли их Украина. Также это может стать поводом для лишения статуса беженца.

Многие согласны на эти риски, но ждут оформления месяцами. «Получение статуса беженца — это довольно сложный процесс», — говорит Борис Вишневский.

По рассказам беженцев и правозащитников, российское гражданство легко оформить, если сохранились украинские документы. Если они остались дома, процесс затягивается, хотя кому-то — например, маме Юлии из Мариуполя — удалось начать оформление по упрощенной схеме, когда данные записывают со слов.

По федеральным законам беженцам «из Украины и ДНР» положена единоразовая выплата 10 тысяч рублей и специальные пособия для пенсионеров, инвалидов, беременных и семей с детьми.

— Если человек пенсионер и инвалид, ему положена пенсия, та или иная. Это, мягко говоря, не шикарно. Но и говорить, что всё ограничивается 10 тысячами рублей, тоже нельзя. Всё зависит от состава семьи и разных обстоятельств, — объясняет Михнов-Вайтенко.

Где живут беженцы

У Юлии, косметолога 35 лет, все документы сгорели вместе с домом. 1 марта в него попали из миномета. Юлия с мужем и маленьким сыном пряталась в подвале. Сосед семьи погиб.

— Дом полностью сгорел, наша кошка тоже, — рассказывает она.

Семья провела в подвале под обстрелами почти месяц.

— Воду мы брали в церковном колодце и на криничке (на роднике — прим. «Бумаги»), потом ее заминировали — люди там подорвались. Летело со всех сторон, но папа с мужем ездили, потому что пить было нечего. Мы еще спускали техническую воду. Сосульки топили, лед, снег.

В конце марта российские военные помогли семье добраться до ближайшей больницы. Оттуда Юлия с мужем решили ехать на поезде в Петербург — надеялись, что в мегаполисе будет несложно найти работу. На дорогу и обустройство у пары с маленьким ребенком было 10 тысяч рублей от родственников.

Помогла случайность: на вокзале в Петербурге Юлия познакомилась с людьми, которые уехали в Россию из Одессы в 2014-м. Они согласились пустить их в квартиру — на первый месяц бесплатно.

— Нам [с арендодателями] просто очень повезло. Потому что так было бы тяжело. Когда просматривали объявления, было очень много подписей «не гражданам Украины», «только гражданам РФ» — даже для комнат в коммуналках.

Борис Вишневский говорит, что проблема с жильем для беженцев стоит остро: «Далеко не все имеют средства, чтобы снимать квартиры или хотя бы комнаты. Ведем активную переписку [с городской администрацией] — пока что решить проблемы тех, кто хочет оставаться в Петербурге, тяжело, так как им нужна регистрация. Она и для разных социальных пособий нужна».

— Нам очень помогли девочки из фонда помощи вдовам «Словом и делом». Они нашли квартиру в Василеостровском районе и оплачивают ее, — рассказывает Ольга.

— Случается так, что люди на последние средства снимают жилье или им кто-то его предоставляет, — говорит волонтерка «Гумсклада» Евгения Исаева. — Но у них банально нет никаких вещей для жизни и близких в Петербурге нет.

Еще в начале войны жители Коломны организовали для поддержки украинских беженцев сбор гуманитарной помощи: сняли небольшое помещение на территории бывшей фабрики «Скороход» рядом со станцией метро «Московские ворота» и назвали его «Гумсклад». Там собирают одежду, обувь, постельное белье, школьные принадлежности и другие необходимые вещи. Осенью 2022-го они начали принимать и еду — говорят, что было много запросов на продукты.

По словам волонтеров «Гумсклада», в день им поступает по три-пять заявок от разных семей.

— Часто бывает, что для семьи одно мыло — это и порошок, и шампунь, и гель для душа. Или едят из одной тарелки двумя ложками — а в семье пять человек. Был запрос, когда женщина писала: «Пожалуйста, пришлите прокладки или хотя бы вату», — говорит Евгения Исаева.

Кто помогает детям

Другая Юлия, специалистка по контролю качества 33 лет, несколько недель сидела в подвале мариупольского спорткомплекса с двумя дочерьми и мамой. В убежище, где теснились 600 человек, быстро закончилась еда.

— Была такая ситуация: в хозчасти, где я работала, нашла просроченное на пару недель детское фруктовое пюре. Я решила, что отдам его маме, чтобы она поела. Дети как увидели — съели его моментально. Мама так и осталась.

Помогали шоколадки, которые Юлия купила заранее, чтобы поздравлять учителей и воспитателей с 8 Марта — покидая дом, она догадалась положить их в рюкзак.

В середине марта младшая дочь Юлии заболела. Тогда захватившие ту часть города, где они находились, российские военные объявили, что есть возможность эвакуироваться.

— До точки сбора надо было идти 3 километра. А старшая прямо на дороге останавливается и стоит. У нее такая психологическая реакция: если ей страшно, она впадает в ступор. И вот идет обстрел — нам в спину, в сторону Украины стреляют. У меня младшая на руках, за спиной рюкзак с документами — а старшая останавливается и говорит: «Всё, я не могу». И я просто не могу ее сдвинуть. Мы все-таки дошли, сели [в автобус], а у меня сразу слезы катятся — потому что я понимаю, что я туда больше не вернусь. Там остался папа, там всё.

Юлию с дочерьми и мамой привезли в ПВР в Тихвине. Там она оформила российское гражданство и документы на детей, девочек удалось устроить в садик и в школу. Правда, старшая 11-летняя дочь снова пошла в четвертый класс, потому что не сдала тестирование по русскому языку.

— Я не критично к этому отнеслась: реально оцениваю знания, сначала ведь была пандемия, потом вот это всё. Толком поучиться она и не успела. Когда мы были в Тихвине и она ездила в школу там, было хуже. Ей такую фразу говорили: «Когда ты уедешь в свою Украину?» Дочке было тяжело от этого. Здесь детки хорошие, она нашла друзей. И девочка из Донецка есть в классе.

В Петербурге с адаптацией девочек помогают несколько негосударственных фондов. Благотворительная организация «Улица Мира» сама нашла контакты Юлии в списке беженцев и предложила помощь психологов. А «Теплый дом» организовал для ее старшей дочери мастер-классы в столярной мастерской.

Другим беженцам с устройством детей пришлось сложнее. Косметологу Юлии с маленьким сыном, которых пустила жить семья из Одессы, в отделе по образованию Калининского района ответили, что мест в детском саду нет.

— Мне прямо сказали: люди по два года ждут, а вы сразу хотите. Помог Борис Лазаревич Вишневский. После его вмешательства буквально за две недели нам нашли место в садике — правда, не очень получается ходить пока из-за болезней.

— Практически все просьбы по устройству детей были выполнены, и тут я должен похвалить районную администрацию и комитет по образованию, в частности вице-губернатора Ирину Потехину, — подтверждает Вишневский.

Как беженцы ищут работу

У врача-косметолога Юлии, чьи документы сгорели, в Сланцах живет дядя. Вместе они навели справки и пришли к выводу, что в Петербурге смогут найти с мужем неофициальную работу без документов. Но у такой работы оказались свои риски.

— Муж месяц отработал в строительном магазине, а ему не заплатили. Дали 5 тысяч и сказали, что остальное потом. Он спрашивает: «Когда?» А ему: «Ну потом».

Устроив сына в садик, Юлия тоже пыталась найти работу. Ей это пока не удалось.

— Во всех чатах поддержки говорили, что мы к иностранцам не относимся. Но когда, к примеру, пыталась устроиться в «Инвитро», мне говорили, что у меня будет большой вычет налога как у иностранки. В итоге мне отказали. Были ситуации, когда я проходила собеседования по телефону: всё хорошо, а потом трубку бросали, когда упоминала, что я из Украины.

— Быстро устроиться на официальную работу просто невозможно, — согласна медсестра Ольга. — Мне нужно было подтверждать диплом — подать документы в Москву через Росздравнадзор. Но оказалось, что комиссия в отпуске на месяц. Экзамен сдала только в октябре, хотя подала документы в июне. В этот промежуток работала неофициально, но хотя бы по специальности.

Юлия, у которой две дочери и российский паспорт, со второй попытки нашла работу на одном из научно-производственных предприятий Петербурга — специалистом по качеству процессов и контролю. Сейчас благодаря этому она снимает квартиру в Выборгском районе.

— Если у людей есть гражданство, проблема с трудоустройством решается значительно проще, — замечает Борис Вишневский. — Если есть статус беженца, они тоже имеют возможность устраиваться не по каким-то серым схемам. Такие положительные примеры в Петербурге есть. Я сейчас как раз занимаюсь помощью женщине, которая некоторое время вполне официально проработала [в Петербурге] музыковедом и концертмейстером в государственном учреждении.

Что беженцы планируют делать дальше

По оценкам Григория Михнова-Вайтенко, сейчас в помощь беженцам в Петербурге вовлечено до тысячи человек.

— Система [волонтерской] помощи работает вполне себе из последних сил. Я поражаюсь тем, кто всё это время работает без выходных. Сейчас у нас таких около 10 человек. Но несколько сотен помогает по выходным, — описывает Михнов-Вайтенко.

В пункте временного размещения под Тихвином всё еще остаются беженцы, которые не представляют, что делать дальше.

— Полгода в Тихвине дается людям, чтобы оформить документы, найти работу, подать заявку на социальное жилье, если есть льготы и право на это, — говорит Михнов-Вайтенко. — Но, по нашим наблюдениям, есть некоторое количество людей, которое свои проблемы решать не хочет. Насколько я понимаю, планов по содержанию таких людей у государства нет.

Небольшая часть украинцев, побывавших в ПВР или в Петербурге, отправились домой, не дожидаясь окончания войны: как говорит Григорий, в первую очередь это пожилые жители Мариуполя, которые не смогли принять произошедшее. Кому-то удалось выехать из России в неоккупированную часть Украины.

Юлия, у которой две дочери, последний раз видела отца в начале обстрелов. Он остался охранять дом от мародеров. 26 марта ее мариупольская соседка написала, что в их в дом попало три снаряда.

— К папе прибежали соседи. Окна уже были без стекол, в кухне кот сгорел. Дом выгорел полностью, остались стены. Даже бидон, советский, старый, — в лепешку.

О том, что отец успел спрятаться в подвале и выжил, она узнала уже в Тихвине. Теперь он единственное, что связывает ее с прежним домом: «Папа уезжать всё еще не хочет. Наоборот, мечтает, чтобы мы вернулись», — говорит Юлия. Но она думает, что девочкам будет лучше расти в Петербурге.

— Я считаю, что теперь Мариуполь, даже с колоссальными темпами строительства, — это не город для жизни детей. Раньше старшая сама ходила в школу, они гуляли с друзьями. В нынешнем Мариуполе я ее не отпущу. Даже если не прилетает, это небезопасно: сегодня не прилетело, завтра прилетит. И всё равно где-то найдется что-то заминированное. Поэтому, если я и дальше смогу обеспечивать жизнь девочек в Петербурге, я склоняюсь к тому, чтобы остаться.

Ольга объясняет, что после приезда в Петербург живет одним днем и не строит планов.

— Мы всё мечтаем о Мариуполе, но мы ж мечтаем о Мариуполе, который был, — рассуждает она.

Мужу косметолога Юлии в Петербурге не нравится: слишком холодно и ориентироваться в большом городе сложно. Но планов по возвращению в Мариуполь нет и у них.

— Я осознаю, что когда закончится спецоперация, можно будет вернуться. Но вот повезу я туда ребенка — а вдруг опять начнется? Мозгами понимаю, что начаться может где угодно, но страх остался. И каждый раз, когда я читаю, что в Мариуполе сработала ПВО, у меня начинается паника. Звоню маме, прошу уехать. Но она не хочет. Она там всю жизнь прожила, это ее дом. А муж очень хочет вернуться. У него там мама на инвалидности — вдруг что случись, а он здесь. Я тоже за своих переживаю, но для меня важнее ребенок и его комфорт.