В преддверии сентябрьского фестиваля «День Д», посвященного дню рождения Сергея Довлатова, «Бумага» продолжает публиковать отрывки исторического путеводителя Софьи Лурье и Льва Лурье «Ленинград Довлатова».
Что подавали в знаменитой рюмочной на Моховой, как Довлатов, работая учеником каменотеса, оформлял метро «Ломоносовская» и в какие пивные ларьки заглядывал в центре города — в новом фрагменте книги.
Моховая улица
На Моховой, 34 находится главный театральный вуз города, тогда он назывался Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии. Театральный институт в конце 1960-х переживал мощный подъем. Под руководством Николая Акимова на художественно-постановочном отделении учились блестящие художники Олег Целков, Евгений Михнов-Войтенко, Михаил Кулаков, Юрий Дышленко и Алек Раппопорт. Гремели два студенческих спектакля, поставленных выпускным курсом Георгия Товстоногова: «Люди и мыши» по пьесе Джона Стейнбека и «Зримая песня» — шестнадцать крохотных этюдов на сюжет песни, подготовленных студентами актерско-режиссерского курса в 1966 году. Среди воспитанников этого курса были такие известные в дальнейшем мастера, как Борис Гершт, Ефим Падве, главный режиссер театра Музыкальной комедии Владимир Воробьев. В институте в то время учились Лев Додин, Наталья Тенякова, Алексей Герман, Евгений Шифферс, Кама Гинкас, Генриетта Яновская. Театроведческое отделение оканчивал кузен Довлатова Борис.
На Моховой улице Довлатов бывал часто, здесь, по воспоминаниям Людмилы Штерн, заканчивались их прогулки, посвященные обсуждению рассказов Сергея Донатовича. Они встречались на углу Невского и Литейного и направлялись в сторону Невы, заходя по пути в «Академическую книгу».
Прогулка заканчивалась в известнейшей в городе рюмочной (Моховая, 45), ныне закрытой. Этот характерный для Ленинграда тип питейного заведения отличался аскетизмом: стоячие места, скудный, но внятный ассортимент.
Главный напиток — водка в розлив, для дам — «Советское» шампанское. Закуска — бутерброд с килькой (рыбок было три, поэтому его прозвали «Сестры Федоровы», в честь знаменитого эстрадного трио), конфета «Каракум» полагалась к шампанскому. Точная доза водки определялась буфетчицей, которая почти всегда по неписаному правилу не доливала нескольких граммов («Без этого нельзя, порядок есть порядок», — соглашается с этой социальной нормой герой «Заповедника» Михал Иваныч).
Знаменитая среди ленинградцев алкогольная точка описана в стихах Александра Городницкого:
«И в рюмочной на Моховой
Среди алкашей утомленных
Мы выпьем за дым над Невой
Из стопок простых и граненых —
За шпилей твоих окоем,
За облик немеркнущий прошлый,
За то, что, покуда живешь ты,
И мы как-нибудь проживем».
Станция метро «Ломоносовская»
Довлатов с детства был неравнодушен к живописи, сам неплохо рисовал. Живя в Ленинграде, он был знаком с Михаилом Шемякиным, Яковом Виньковецким, Михаилом Беломлинским, любил бывать в художественных мастерских. В мансарде на «именинах хомяка живописца Лобанова» главный герой «Заповедника» встречает свою будущую жену Таню: «В мансарду с косым потолком набилось человек двенадцать. Все ждали Целкова, который не пришел. Сидели на полу, хотя стульев было достаточно. К ночи застольная беседа переросла в дискуссию с оттенком мордобоя. Бритоголовый человек в тельняшке, надсаживаясь, орал: „Еще раз повторяю, цвет — явление идеологическое!“. (Позднее выяснилось, что он совсем не художник, а товаровед из Апраксина двора)».
В России Довлатов в основном рисовал для души, умел мастерить фигурки из проволоки и занимался художественной резьбой по дереву (из армии прислал родным вырезанную голову Хемингуэя), а когда эмигрировал в Америку, не надеясь найти литературной работы, отправился на ювелирные курсы.
Еще в конце 1960-х после службы в газете «За кадры верфям» Довлатов решил попробовать работать руками, чтобы уйти от идеологизированной журналистской поденщины и обеспечить, что называется, стабильный заработок. Через знакомых он попал в бригаду камнерезов, получавших заказы от Комбината живописно-оформительского искусства. КЖОИ помещался в бывшей (и нынешней) церкви Святого Исидора Юрьевского на проспекте Римского-Корсакова, 24, считался в Ленинграде местом «блатным», между заказчиками и подрядчиками существовали договорные отношения, сметы, как правило, безбожно раздувались, что позволяло всем участникам процесса неплохо заработать.
В 1969 году Довлатов писал Людмиле Штерн: «Мы работаем с утра до вечера, на днях сдадим работу, несколько дней пробудем в мастерской на Пискаревке, оттуда я смогу тебе звонить, а потом уедем на неделю охотиться, после чего отправляемся в Баку, рубить некоего Амишада Азизбекова, одного из 26 неврастеников. На службе у меня всё в порядке. Тружусь я с большим усердием, потому что хочу в течение года получить квалификацию резчика по камню, с которой я нигде не пропаду. После литературы это самая подходящая профессия…». Впрочем, в Баку Довлатов так и не отправился. Вплоть до отъезда в Таллин в 1972 году он продолжал много писать и обивать пороги литературных журналов и издательств. В одном из писем он жалуется Донату Мечику: «Литературные дела по-прежнему беспросветны. „Аврора“ № 7 публикует микроскопический рассказ, заплатив, однако, 25 рублей вместо ожидаемых 10. Иногда меня обнадеживают разные инстанции, но потом всё рушится». Держаться на плаву помогали случайные журналистские или сезонные заработки. Вернувшись из Таллина, Довлатов вспомнил о своей рабочей специальности.
«Ломоносовская», новая станция Невско-Василеостровской линии, была открыта в декабре 1970 года. Нынешний горельеф с изображением Михаила Ломоносова, украшающий торцевую стену, — второй по счету, он появился в 1985 году.
В создании первой мраморной скульптуры великого ученого непосредственное участие приняла бригада каменотесов, учеником которой числился Сергей Донатович. Коллега Довлатова по «Костру» Валерий Воскобойников вспоминал: «После „Костра“ Довлатов работал на кладбище, ваял скульптуры вместе с каменотесами и промышлял также изготовлением памятников. Помню, однажды он звонит мне: „Валера, съезди на станцию метро «Ломоносовская» и посмотри на скульптурное изображение бабы. Это Михаил Васильевич Ломоносов — мы сваяли!“».
Уже уехав в Таллинн, Довлатов писал жене, часто бывавшей в то время на «Ломоносовской», чтобы они с Катей не подходили близко к скульптуре: она была очень плохо укреплена и могла упасть в любой момент. Вскоре уродливого Ломоносова сняли, зато история создания горельефа дала материал для остроумнейшего рассказа «Номенклатурные полуботинки».
Пивные ларьки
В 1970-е годы в Ленинграде было около семисот пивных ларьков. Эти типовые сооружения, напоминающие скворечники, довольно ровно распределялись по всей площади города, образуя сгущения у проходных больших заводов.
Для ленинградских окраин с их безликими многоэтажками ларьки были важнейшей градостроительной доминантой. Там не только пили пиво, но и, скажем, назначали свидания.
У пьющего городского обывателя мест для проведения досуга с приятелями почти не было. Можно было выпивать на скамеечке во дворе, пронести бутылку в столовую или расположиться на подоконнике в парадной. Большинство так и делало, но это было чревато скандалом. Рюмочные были относительной редкостью, в рестораны и пивные бары попасть было непросто, да и дорого. В результате именно пивной ларек можно было считать ленинградским вариантом английского паба.
Архитектура пивного ларька определялась ГОСТом: «Стены, пол и потолки ларьков, киосков и павильонов должны быть без щелей. Стены, столики, полки и стойки должны быть окрашены краской; прилавки, кроме того, должны были быть покрыты стеклом, мрамором, линолеумом или клеенкой. При наступлении темноты киоски и павильоны должны быть освещены».
Продавалось пиво одного сорта, «Жигулевское». Большая кружка (0,5 литров) стоила 22 копейки, маленькая (0,25) — 11 копеек. Несмотря на то, что в городе работало два пивных завода, выпускавших с десяток сортов пива, в ларьках выбора не было: хочешь пить — бери «Жигулевское». Зимой продавщица всегда спрашивала: «Вам подогреть?». Это был местный обычай, москвичи восхищались. Обычно пиво разбавлялось. Правила торговли гласили: «Распределение работников по местам стоянок торговли прохладительными напитками должно производиться лично директорами торгующих организаций или их заместителями».
Работа в ларьке считалась золотым местом. Дамы, наливавшие пиво, — этакие прожженные тетки, умеющие отбрить пьяного, подавить скандал в очереди, знающие постоянных клиентов. Из семьи курской продавщицы пива вышел первый и последний вице-президент Российской Федерации Александр Руцкой.
Пивные ларьки открывались рано утром, закрывались часам к 9 вечера. Никогда нельзя быть уверенным: открыт ларек или на нем красуется лаконичное «Пива нет», поэтому поход за кружкой «Жигулевского» давал повод для длительной прогулки, и многие вполне достойные ленинградские джентльмены вели на этом пути высокоинтеллектуальные разговоры.
Классическое описание ларька содержится в рассказе Сергея Довлатова «Шоферские перчатки»:
«Пивной ларек, выкрашенный зеленой краской, стоял на углу Белинского и Моховой. Очередь тянулась вдоль газона до самого здания райпищеторга. Возле прилавка люди теснились один к другому. Далее толпа постепенно редела. В конце она распадалась на десяток хмурых замкнутых фигур. Мужчины были в серых пиджаках и телогрейках. Они держались строго и равнодушно, как у посторонней могилы. Некоторые захватили бидоны и чайники. Женщин в толпе было немного, пять или шесть. Они вели себя более шумно и нетерпеливо. Одна из них выкрикивала что-то загадочное:
— Пропустите из уважения к старухе-матери!..
Достигнув цели, люди отходили в сторону, предвкушая блаженство. На газон летела серая пена».
По команде «Повторить» пиво отпускалось без очереди, поэтому у окошка ларька всегда была давка и разговоры на повышенных тонах. Случались и мордобои, когда наглость «повторяющих» выходила за пределы разумного. Разливное пиво наливали и в емкости, принесенные клиентом с собой, чаще всего — в бидоны. Это нередко вызывало беспокойство очереди. Всем казалось, что пиво вот-вот кончится.
Пить пиво можно было по-разному. Летом сидели на газоне, подстелив газетку, или чинно стояли так, чтобы рядом была какая-то горизонтальная плоскость, на которую можно было выложить заранее припасенную дефицитную воблу. Для 80 % клиентов на этом мероприятие и заканчивалось. Выделялись пьяницы, доливавшие в пиво водку, выпрашивающие мелочь. Как писал Довлатов: «Сколько же, думаю, таких ларьков по всей России? Сколько людей ежедневно умирает и рождается заново?».
«Довлатовских» ларьков было несколько: один находился прямо перед выходом из двора его дома, напротив нынешней мемориальной доски писателю. У Холодильного института на улице Ломоносова, 9а стояло еще два ларька. По той же улице можно было дойти до площади Ломоносова и заправиться там. По словам современников, Довлатов с приятелями часто располагался у ларька рядом с цирком или рядом с тем, что описано в «Шоферских перчатках», на углу Белинского и Моховой.
© Лурье Л. Я., 2016
© Лурье С. Л., 2016
© Оформление, издательство «БХВ-Петербург», 2016
