Фотограф Валерий Плотников (он же Валерий Петербургский) — автор сотен портретов советских знаменитостей. Он дружил с лидерами позднесоветского искусства Львом Додиным, Сергеем Соловьевым, Михаилом Шемякиным. У Плотникова снималась вся творческая интеллиценция — портреты знаменитого фотографа были символом престижа.
«Бумага» поговорила с Плотниковым о людях, которых он фотографировал, о возвращении советской риторики и о том, как меняется Петербург.
— Вы родились в эвакуации в Барнауле. При каких обстоятельствах ваша мама оказалась в эвакуации, где был отец?
— Я родился в 1943 году. Так понимаю, что у моего отца с матерью был роман. Он был директором какого-то предприятия, которое во время блокады эвакуировали из Петербурга в Барнаул.
По рассказам мамы, город был окружен, поэтому сотрудников завода вывозили через Ладогу, и меня внутри мамы тоже.
Мне нравится, что моя малая родина — Барнаул, потому что это очень красивый край: поля, горы, река Катунь. Мои работы представлены в музее Алтайского края имени актера Валерия Золотухина, которого я снимал.
— Почему вы выбрали именно портретную съемку?
— Еще в юности я умел угадывать значимость человека. Впоследствие так и решал, кого надо снимать. Увидев фотографии Ахматовой и Зощенко в публикации о постановлении оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», я понял, что у них очень яркая внешность. На таких людей обратишь внимание, даже не зная, кто они.
Еще когда учился в художественной школе, прекрасно понимал, что нарисовать такое количество замечательных и неповторимых людей не хватит времени и сил, а сфотографировать — можно.
Кроме того, мы с Сережей Соловьевым перед поступлением во ВГИК планировали, что он будет великим режиссером, а я — великим оператором, и вместе мы будем делать великий кинематограф. Для института нужно было заниматься фотографией, и я снимал людей.
Потом круг знакомств расширился, у меня получалось достаточно убедительно снимать режиссеров, композиторов и дирижеров. В какой-то момент считалось, что если тебя не снимал Плотников, то ты не состоялся в жизни.
Но я стремился фотографировать далеко не всех именитых людей. Допустим, Людмила Гурченко — не мой персонаж, но за нее попросила актриса Ира Купченко, которой я не смог отказать. Дело не в том, что мне сложно фотографировать людей с другой политической и гражданской позицией, но если меня человек не устраивает, у меня даже фантазия как-то не работает.
— У вас же был псевдоним Валерий Петербургский? Как он появился?
— Взяв этот псевдоним в 1972 году, я стал тем самым человеком, который вернул городу его подлинное имя. Тогда вдруг появился на удивление всем новой фотограф Валерий Петербургский.
Во времена правления ЦК КПСС мое решение использовать этот псевдоним многие восприняли как решение не совсем здорового человека. Это была осознанная форма протеста, потому что город назывался «дерьмоградом» в честь этого гнусного мерзавца [Ленина], который способствовал тому, чтобы творение Петра превратилось в руины. Представить и сказать «блокада Санкт-Петербурга» — язык не повернется, а блокада города с кликухой в честь Ленина — пожалуйста.
В одной крупной партийной газете однажды написали, что Петербургский снимает не хуже вашего Плотникова. Это сравнение меня со мной же было приятным!
Но на тот момент многие люди ко мне относились достаточно перпендикулярно. Считалось, что Плотников прекрасно устроился, в детстве познакомившись с режиссерами Левой Додиным и Сережей Соловьевым, а также художником Мишей Шемякиным и теперь прекрасно живет, всех знаменитостей снимает. Другим фотографам не нравилось, что им приходилось фотографировать уборку урожая. Но, ребята, я ни с кем никогда никаких договоров не подписывал. Шли бы и договаривались с Аллой Пугачевой или Владимиром Высоцким о съемке, я бы посмотрел, как это у вас бы получилось.
— С Пугачевой и Высоцким было так сложно коммуницировать?
— В то время точно да. Просто так прийти к Алле Пугачевой было просто нереально. Возможно я ее не снял бы, но в моей жизни очень много случалось совершенно уникального. Один из ее мужей, Саша Стефанович, был моим другом детства. Это поспособствовало нашему знакомству с Аллой. Ее расположило, что со мной интересно и у меня нет отношения с придыханием ни к никому из персонажей. Таким замечательным образом и расширялись круги моих знакомств, состоящие из уникальных людей.
— Вы фотографировали элиты брежневского времени. Насколько, по вашим впечатлениям, нынешние дети чиновников и друзей Путина похожи или отличаются от людей прошлого столетия?
— Даже не задумываюсь над этим. Потому что сейчас уже ни с кем не общаюсь, поэтому не могу судить. Не знаю детей чиновников. Мне они неинтересны и нелюбопытны. Я весь в том времени своей молодости и в тех людях, которых прекрасно знал. Например, с режиссером Левой Додиным и другими ребятами из нашей команды молодых красивых гениев мы познакомились, когда нам было всего по 14 лет.
— Кого вы снимаете или хотели бы снять из современных персонажей?
— Я уже редко фотографирую. Снимаю то, что осталось. Просто так счастливо сложилась моя жизнь, что я уже всех, кого хотел, сфотографировал. Молодых, которые мне любопытны, такие как Ксюша Раппопорт, Данила Козловский, уже снял. Даже те молодые, которые уже не молодые, среди которых Евгений Миронов и Владимир Машков, с которыми сейчас я, естественно, на одном конституционном поле не сяду — я всех этих персонажей успел снять в свое время. Сейчас достаточное количество талантливых интересных актеров европейского плана, но это всё не мое.
— Расскажите, как вы, свободолюбивый молодой человек, жили в Советском Союзе?
— Это было через силу и нелегко, но меня спасало, что я делал такие фотографии, которые с удовольствием публиковали в советских и российских изданиях (снимки Плотникова публиковали, например, в журналах Burda, Bazaar и «Домовой» — прим. «Бумаги»). Из тех копеек, которые тогда платили, всё же складывалась некая сумма, на которую мне нужно было кормить детей. Да и сейчас тяжелое время для порядочных людей.
— Правда ли, что сейчас в российскую повседневность возвращается «совок»? Это заметно на уровне государственной риторики, но замечаете ли вы это в обычной жизни?
— По идеологии мы однозначно скатываемся назад. Более того, в культуре тоже. Ведь, включая телевизор, постоянно видим советские фильмы, поющего Кобзона. Может быть людям просто нечего вспомнить и никакой другой жизни у них не было, поэтому я могу согласиться, что мы катимся опять в СССР. Риторика и идеология до отвращения советские. К сожалению, страна без этого не может, ей нужен обязательно генералиссимус, который сейчас у нас опять скачет по экрану.
Трезво оценивая, я вижу, что людей моего круга осталось немного, а вся страна опять советская. Публика с обожанием смотрит на этого генералиссимуса. Российское государство жаждет, чтобы его боялся весь мир, пока сами граждане ходят полуодетые, бедные. Меня это угнетает.
— Какие перемены вы наблюдаете в 2022–2023 годы?
— Раньше посмертно награждали Бродского, Солженицына, сейчас происходит то же самое, всё повторяется. Теперь правительство прикармливает своих перчиков по типу Машкова, Евгения Миронова, прекрасно понимая, что их надо содержать, чтобы они продолжали продвигать идеи государства. Среди моих знакомых уехали безмерно талантливые интересные люди.
То, куда мы оголтело катимся, это жлобство. Босяки-босяки… Что поделать, ничего другого эта страна не может, как выяснилось.
Касательно 2022–2023 годов мы видим, что гайки уже давно закручены. Происходящее — это такое глупство. Я смотрю на эти лица, которые сидят в Думе, в правительстве. Они какие-то совершенно нечеловеческие, нецивилизованные.
— А что изменилось по сравнению с Петербургом вашей юности, 70-х, 80-х?
— Петербург изменился, и для меня это больная тема, потому что я очень люблю свой город. Перемены даже не визуальные, а по духу. Большевики загубили Блока, Ахматову, Цветаеву, Гумилева, довели до самоубийства того же Маяковского, которого они же и прикормили, а также снесли храмы и памятники. Раньше были потрясающие по своей архитектуре здания, которые просто уничтожили, как и весь этот уклад жизни, который мне дорог и который я люблю.
Я помню, в 50–60-х годах люди вышагивали по Невскому проспекту и снимали перед дамами шляпы в знак приветствия. Сейчас, конечно, уже не так. Представляете, что, выйдя на Невский, я мог встретить Бродского, Довлатова, Аксёнова. А сейчас, гуляя, смотрю на бегущих по проспекту: уже никто шляп не снимает да не откланивается. Всё это исчезло и уже не повторится.
Что еще почитать:
- Модели в шубах на фоне советской повседневности — как итальянец Фердинандо Шанна провел фешен-съемку в Ленинграде конца 80-х
- «Как я фотографирую вопреки, так же и Петербург существует». Александр Петросян — об ускользающей красоте города, уличных снимках и проблемах со зрением
