15 августа 2016

Чтение на «Бумаге»: пять легендарных кафе и магазинов Ленинграда 60-х — от Дома книги до кондитерской «Север»

В преддверии сентябрьского фестиваля «День Д», посвященного дню рождения Сергея Довлатова, «Бумага» продолжает публиковать отрывки исторического путеводителя Софьи Лурье и Льва Лурье «Ленинград Довлатова».

Почему ленинградцам приходилось обходить все книжные магазины и какое кафе было первым у детей из интеллигентных семей, в какой зал Гостиного двора пускали только избранных и где стояла первая кофемашина — в новом фрагменте книги.

Дом книги

Невский проспект, 28

Время жизни Сергея Довлатова в Ленинграде совпадает с невиданным книжным бумом. Книги в дефиците, модную новинку в библиотеке взять невозможно — огромные очереди. Свободно бестселлеры покупают только члены Союза писателей в специальном месте — «Книжной лавке писателей» на Невском проспекте. Поэтому обход книжных магазинов, включая дешевые и разнообразные букинистические, — почти обязательное занятие интеллигентного человека. Главным ленинградским книжным магазином в послевоенное время был Дом книги, здесь всегда было не протолкнуться. Неформальные отношения с продавщицами считались огромной удачей — они могли отложить дефицитную книгу или предупредить о ее появлении. Особенной популярностью пользовалась работавшая в отделе поэзии на втором этаже Люся Левина, упомянутая даже в знаменитом газетном фельетоне, предшествовавшем посадке Иосифа Бродского.

В Доме книги, 1950–1960. Из архива Дома книги.

 

Среди тогдашних книжных новинок — первые после 1930-х годов сборники Исаака Бабеля, Андрея Платонова, Ильфа и Петрова, Всеволода Багрицкого. Для Довлатова не меньшее значение имела выходившая тогда в блестящих переводах зарубежная, особенно американская проза. Бродский объяснял любовь своих сверстников к Америке: «Дело в том, что Сережа принадлежал к поколению, которое восприняло идею индивидуализма и принцип автономности человеческого существования более всерьез, чем это было сделано кем-либо и где-либо. Я говорю об этом со знанием дела, ибо имею честь — великую и грустную честь — к этому поколению принадлежать. Нигде идея эта не была выражена более полно и внятно, чем в литературе американской, начиная с Мелвилла и Уитмена и кончая Фолкнером и Фростом».

Лучшим переводчиком своего времени Довлатов считал Риту Райт-Ковалеву, которая перевела «Над пропастью во ржи» Селинджера (1965), «Город» и «Особняк» Фолкнера (1965), «Колыбель для кошки» Курта Воннегута (1970). В эти же годы впервые на русском изданы еще семь сборников Фолкнера, «Великий Гэтсби» Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда, «Хладнокровное убийство» Трумэна Капоте, собрание сочинений Эрнеста Хемингуэя в двух томах, рассказы Шервуда Андерсона, «Глазами клоуна» и «Биллиард в половине десятого» Генриха Белля.

Когда-то я был секретарем Веры Пановой. Однажды Вера Федоровна спросила:

— У кого, по-вашему, самый лучший русский язык?

Наверное, я должен был ответить —  у вас. Но я сказал:

— У Риты Ковалевой.

— Что за Ковалева?

— Райт.

— Переводчица Фолкнера, что ли?

— Фолкнера, Сэлинджера, Воннегута.

— Значит, Воннегут звучит по-русски лучше, чем Федин?

— Без всякого сомнения.

Панова задумалась и говорит:

— Как это страшно!..

Сергей Довлатов «Соло на ундервуде»

На шестом этаже Дома книги находилось ленинградское отделение издательства «Советский писатель», где работала тетя Довлатова, Маргарита Степановна, и где регулярно собиралось молодежное литературное объединение, которое Сергей посещал.

Невский проспект, 1969.

Гостиный двор

Невский проспект, 35

Крупнейший Ленинградский универмаг, на четырех линиях которого — Невской, Садовой, Перинной и Зеркальной — торговали всем, что в советское время называлось промтовары. В огромном универмаге всегда что-нибудь «выкидывали», то колготки, то финские костюмы, то тетрадки эстонского производства. Вечная толпа, нервные очереди.

Невский проспект, 1965. Фото: Б.Манушин

Отдельный сегмент, недоступный для простых смертных, — так называемая Голубая гостиная, куда пускают по специальным разрешениям. Вот что рассказывает тогдашний директор Гостиного двора госпожа Тушакова: «Это был достаточно большой зал, в котором были представлены все наименования товаров. Естественно, в основном это были дефицитные товары, и вот дипломаты имели пропуск в этот зал. По звонку они приезжали, и специальный коллектив их обслуживал. Доступ простых работников или работников универмага туда был, естественно, запрещен».

 

Кафе и кондитерская «Север»

Невский проспект, 44

Существовавшее с довоенных времен главное ленинградское кафе «Норд» в связи с борьбой с космополитизмом в конце 1940-х было переименовано в «Север». В 1970-е годы окончательно оформился его интерьер. Это был огромный зал под цилиндрическим сводом, который шел от Невского до улицы Ракова (ныне — Итальянская).

Кафе «Север». У барной стойки, 1961. Фото: Г. Копосов. Журнал «Огонек» №50, 1961.

Традиционно это было место для семейных выходов. Для нескольких поколений ленинградских детей из интеллигентных семей — первое кафе в жизни. Меню с восхитительными названиями — «Профитроли в шоколадном соусе», «мороженое “Лакомка”».

Кафе было знаменито кондитерским цехом. Москвич или провинциал непременно привозил из Ленинграда торт из «Севера» с белым медведем на коробке. Интеллигентные дамы обязательно заходили сюда перед театром и филармонией, чтобы полакомиться местными пирожными и купить гостинцы домой. Пили в основном сухие вина и шампанское.

В 1963 году с кондитерской «Север» начался роман Довлатова с его второй женой Еленой Ритман. Они познакомились на Невском проспекте в троллейбусе, несколько раз сталкивались на улице. Она вспоминала: «Сергея забрали в армию, он приехал в отпуск и пошел со своим задушевным другом Валерием Грубиным в кафе “Север”. Там сидела и я с друзьями. Выхожу позвонить — и сталкиваюсь с Сергеем. Встреча оказалась роковой. С нее начались наши отношения».

У кафе «Север», 1966. Фото: Ирвинг Снайдер

Елисеевский гастроном («Центральный»)

Невский проспект, 56

Елисеевский магазин — одно из немногих мест в городе, сохранившее свое предназначение с дореволюционных времен. Елисеевы торговали колониальными товарами, экзотическими фруктами, французскими винами, изысканными деликатесами. Вплоть до наступления эпохи тотального дефицита — примерно в середине 70-х — гастроном «Центральный» (как называли тогда Елисеевский) продолжал считаться дорогим и фешенебельным. Здесь обитатели комаровских дач покупали рижские шпроты, аппетитную ветчину ленинградского мясокомбината, «Саперави» и «Хванчкару».

В позднебрежневское время ассортимент гастронома мало отличался от среднестатистического продуктового, но за счет масштаба, который был все-таки ближе к универсаму, в нем всегда можно было купить что-нибудь неожиданное. Поэтому народ толпился и в самом гастрономе, и в его филиале на Малой Садовой. Кроме того, сам его интерьер напоминал о временах сказочного изобилия, и дама, работавшая в Елисеевском продавцом, всегда имела высокий статус.

В Елисеевском магазине, 1967–1968. Фото: Hans Rudolf Uthoff

Со стороны Малой Садовой находилась кулинария магазина, где в конце 1963 года были поставлены одни из первых в Ленинграде эспрессо-машины «Omnia». Справа от входа находился отдел полуфабрикатов. Сюда за куриными кнелями, печеночным и селедочным паштетом, треской под маринадом стояли нескончаемые очереди. Слева от входа вдоль Малой Садовой располагался отдел «Большой выпечки», где висело строгое объявление: «Покупая пироги, просим предварительно их взвешивать». Продавались дрожжевые пироги с мясом, визигой, рыбой, а также бисквит с корицей. Выпечку поставляла кухня ресторана «Метрополь». Слева от входа располагался и кофейный отдел с выпечкой «по-малому», стояло два или три высоких столика. В кофейном отделе продавались волованы с курицей и осетриной и пирожки из слоеного теста, слоеные язычки и миндальные пирожные. Можно было купить треску под маринадом и попросить к ней тарелку и кусочек хлеба. 200 грамм рыбы стоили 20 копеек, маленькая чашка одинарного кофе — 5 копеек, двойного — 8, сахар — 2.

Место на Малой Садовой одинаково удобно расположено и для актеров Театрального института, и для будущих художников из Мухинского училища. Поблизости — места интеллектуального досуга, научные залы Публичной библиотеки на площади Островского и студенческий читальный зал на Фонтанке, напротив — Дворец пионеров с поэтическим клубом «Дерзание». Здесь последние шестидесятники — Иосиф Бродский, Анри Волохонский, Алексей Хвостенко — на короткое время пересекались с первыми семидесятниками — Владимиром Эрлем, Тамарой Буковской, Александром Мироновым.

В Елисеевском магазине, 1965. Фото: Hans Rudolf Uthoff.

С 1963 года на Малой Садовой концентрируется поэтическая группа, которая так и определяла себя — «поэты Малой Садовой». Называли они себя «хелекупты», местный аналог американских битников, писателей-дауншифтеров второй половины 1950-х годов: Джека Керуака, Аллена Гинзберга и Чарльза Буковски. Идеология группы выражена в строчках песни Алексея Хвостенко, самого значительного из хелекуптов:

«Пускай работает рабочий,

И не рабочий, если хочет.

Пускай работает, кто хочет,

А я работать не хочу.

Хочу лежать с любимой рядом,

Всегда лежать с любимой рядом,

И день, и ночь с любимой рядом.

А на войну я не хочу.

Пускай воюют пацифисты,

Пускай стреляют в них буддисты.

Пускай считают каждый выстрел,

А мне на это наплевать.

Пойду лежать на барабане,

На барабане или в бане.

Пойду прилягу на Татьяне,

Пойду на флейте завывать».

 

Кафе-автомат

Невский проспект, 45

В 1957 году открылось первое и единственное в Ленинграде заведение под названием «Кафе-автомат». Это было бистро с относительно богатым ассортиментом, включавшим ценимую знатоками солянку и такой деликатес, как сосиски с (неслыханное дело!) тушеной капустой. Ближайшее к Ленинграду место, где умели готовить подобное блюдо, был город Таллинн.

Кафе-автомат на углу Невского и Рубинштейна, 1957–1965.

Продавали в кафе и пиво, но больше всего манили посетителей собственно автоматы: огромные стеклянные шкафы, где на полках лежали разнообразные бутерброды. Положивший в прорезь 15 копеек наблюдал, как автомат как бы задумывается, потом начинает страшно трястись, производя механический шум. Затем открывалась стеклянная форточка, и можно было вынуть кусок булки с покоробившимся влажным (довлатовские эпитеты) куском сыра.

Кафе-автомат было глубоко идеологической институцией, поскольку согласно Хрущеву при коммунизме должно было царить изобилие.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, сообщите нам. Выделите текст с ошибкой и нажмите появившуюся кнопку.
Подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить
Все тексты
К сожалению, мы не поддерживаем Internet Explorer. Читайте наши материалы с помощью других браузеров, например, Chrome или Mozilla Firefox Mozilla Firefox или Chrome.