Российский историк и литератор Яков Аркадьевич Гордин родился в Петербурге в 1935 году в доме неизвестного барона на Малой Московской улице. Сначала семья занимала огромную квартиру, но со временем осталась жить в трех комнатах типичной коммуналки: после капремонта от роскоши особняка ничего не осталось.
Яков Аркадьевич, который недавно выпустил третий том посвященной декабристам серии «Мятеж реформаторов», рассказывает, как играл во дворе среди сараев и ночами пробирался домой, за что любит Мойку и почему не променял Петербург на европейские и американские города.
Какой была ваша первая квартира?
Моя первая квартира располагается в перестроенном теперь доме на Малой Московской улице, между Большой Московской и Достоевского, недалеко от Кузнечного рынка. Это бывший баронский особняк, фамилия барона не сохранилась. Шикарный трехэтажный дом, в подъезде — швейцарская, камин, статуи.
Моя семья переехала в Петербург из Пскова в 1925 году. Они сняли эту квартиру у нэпмена (это было время НЭПа) по фамилии Шустер, который торговал бриллиантами. Он расстался со своей женой Анной Аркадьевной и оставил ей эту квартиру. А она ее сдала, оставив себе только две комнаты в конце.
Это была большая квартира с огромной кухней и черным ходом из кухни. В передней — камин и женская статуя. Вначале почти вся квартира принадлежала нам: из Пскова приехала большая семья — дед, бабушка, четыре сына, один при этом женатый. Мой отец был тогда совсем мальчишкой. Но постепенно квартира пустела: старший брат уехал в Москву, одного дядю посадили, другого — тоже, как тогда водилось, потому что они были политически активными и участвовали в антисталинской оппозиции. К тому моменту, когда мой отец женился и привел в квартиру маму, у нас осталось только три комнаты, во всех остальных жили другие люди.
У нас был замечательный двор. Вообще в то время дворы были совсем другими. Было печное отопление, и у каждой семьи был свой сарай во дворе. Осенью покупали дрова, у Кузнечного рынка и Владимирского собора нанимали пильщиков и кольщиков. А потом сами носили в квартиру — хорошо, у нас был второй этаж. В лабиринте этих сараев нам, мальчишкам, было очень интересно играть.
Уже в 70-е годы, когда я успел отслужить в армии и поработать на Севере, наш дом поставили на капитальный ремонт. Семейство — отец, бабушка, мама и младший брат — переехало на так называемый маневренный фонд в переулке на Загородном. Это была своеобразная квартира. Например, когда мы отодрали обои, оказалось, что там сплошные клопы. Там мы жили больше года.
Дом тем временем капитально переделали: от роскоши особняка ничего не осталось. Парадного входа не стало — лестницу переоборудовали в квартиры. Сейчас в дом заходят с черного хода. Наши три комнаты и кусок кухни выделили в отдельную квартиру, коммунальных там больше не было. Это, конечно, хорошо. В нашей большой комнате стояла изразцовая печь дивной красоты, зеленая с золотом. Отец, который по профессии был литератором и музейным работником, хлопотал в соответствующих инстанциях, чтобы эти изразцы сохранили. Но в итоге печь разломали.
Родители умерли еще в 90-е годы, теперь в этой квартире живет мой брат.
Кто окружал и чему научил вас тогда?
Это была типичная коммунальная квартира, в мое время там жило пять семей — 25 человек. Очень приличная коммуналка, никаких ужасов, которые действительно были в коммунальных квартирах, у нас не было — ни драк, ни пьянок. После войны вернулись демобилизованные. Был у нас, например, Герой Советского Союза. Ему, правда, вскоре дали свою квартиру. Он получил звезду за то, что на каких-то подручных средствах форсировал Днепр.
Напротив нас по коридору жила симпатичная женщина Петровна, которая очень хорошо ко мне относилась. Дверь у нас закрывалась изнутри на крюк, ключом ее открыть было невозможно. Уже после армии, когда я поздно возвращался домой, мне нужно было либо ночевать на улице, либо всех будить. Петровна спала таким образом, что стенка у ее кровати выходила на лестничную площадку. У нас был такой уговор: я стучал в стенку, и Петровна в рубашке вставала и сонная выходила открывать мне дверь.
Я не думаю, чтобы я чему-то научился у них: соседи были простые, в общем симпатичные люди. Никаких эксцессов я не помню, но и какого-то влияния они оказать на меня не могли. Тем более что с 18 лет я очень мало жил дома: сначала армия, потом целина, пять лет я работал в геологии (то есть по полгода меня не было), а зимой уезжал в Пушкинские горы. Затем я женился и жил уже в квартире жены на Марсовом поле, где сейчас устроили какой-то ювелирный салон.
Где лично вам хочется бывать постоянно?
Я очень люблю набережные Невы. Мы жили на углу Марсова поля и Мойки — я люблю эти места: Михайловский сад, Спас на Крови, по Мойке там открывается замечательная перспектива на Михайловский замок. Я очень люблю Смольный собор и то, что вокруг.
Когда я еще служил в армии, главной мечтой было в летний день оказаться на Невском, где-нибудь напротив Елисеевского магазина. Невский — замечательная улица. Он был, конечно, гораздо спокойнее и тише, чем сейчас, машин было совсем мало, ходили только троллейбусы и иногда ломовые лошади, которые прекрасно справлялись с перевозкой грузов.
По профессиональным поводам я еще люблю Сенатскую площадь и места у Медного всадника. Туда я посоветовал бы отправиться иностранцам. А также погулять по Неве, обязательно покататься на речном трамвайчике по всем каналам. Летний сад мне сейчас не нравится, лучше погулять по Михайловскому и по Таврическому садам. Обязательно — Смольный собор. Пройти к нему нужно по Шпалерной, чтобы увидеть перспективу на замечательный синий собор, который так любила Ахматова.
Каких мест в городе вы стараетесь избегать?
Я не очень люблю новые районы, особенно Купчино. Есть вполне приличные районы, как Институтский проспект, большие и зеленые, а есть малопривлекательные.
Есть и места, которые я не люблю, например, вокруг вокзалов, задворки со складами. Это такие странные и мрачные места. Но не могу сказать, что есть что-то, что я прямо ненавижу в моем городе.
Каким должен быть город, чтобы вы выбрали его для жизни?
Я бывал в очень многих городах: и европейских столицах — Лондоне, Париже, Женеве, и в Нью-Йорке, Бостоне и Вашингтоне. В некоторых из них мне приходилось жить довольно долго. Но у меня не было желания остаться жить ни в одном из этих городов. Я всегда четко знал, что мой город — Ленинград, Петербург, и мне нужно туда обязательно вернуться. Только здесь я чувствую себя своим и на своем месте.
За помощь в подготовке интервью «Бумага» благодарит администрацию Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме
