«Лес не прощает ошибок». Волонтеры отряда «ЛизаАлерт» — о том, почему теряются люди и как их ищут

Евгения

— В городке в Ленобласти, где я живу, — примерно в 100 километрах от города — как и везде, пропадают люди. Примерно семь лет назад недалеко от моего дома пропала женщина. Когда я увидела объявление, мне показалось, что это знакомая моей бабушки. Я подумала, что надо бы поискать ее, но вспомнила, что меня ждут друзья на шашлыки. Спустя время я узнала, что женщину нашли — стало плохо с сердцем, она не дождалась помощи. Мне тогда в голову пришла мысль: а если бы я все-таки организовала поиски? Вдруг мы бы успели ее найти? Так я поняла, что надо что-то менять, и начала участвовать в поисках. Сначала мы с группой неравнодушных ребят искали пропавших людей самостоятельно, а потом я узнала, что у нас в регионе существует «ЛизаАлерт», и прошла обучение. С тех пор я в отряде.

Сейчас я координатор и оперативный дежурный: руковожу поисковыми мероприятиями и отвечаю за поиск от и до. Я также специалист направления «Лес на связи» (в рамках этого направления потерявшегося человека выводят из леса по телефону или определяют его локацию и отправляют к нему волонтеров — прим. «Бумаги»).

За сезон (обычно это период с конца апреля по начало ноября — прим. «Бумаги») 80 % всего своего времени я уделяю волонтерству, оставляя 20 % на работу (Евгения руководит проектами в строительной компании — прим. «Бумаги») и семью. В межсезонье свободного времени, конечно, больше. Сохранять баланс между обычной жизнью и поисковой деятельностью — на мой взгляд, самое трудное и самое важное для любого добровольца.

Еще одна частая проблема поисковиков — [организация поездки]. Нужно не только время, но и средства, чтобы заправить машину. Например, в случае если человек пропал в глухой деревне на границе Ленобласти. В тех краях в лучшем случае один лесник на сотни километров, участковый и глава поселения. И основные поисковики — это малочисленные соседи и родные пропавшего. Они походят по лесу, покричат — и не найдут. Всё. Значит, судьба такая, лес забрал.

Поездка практически на любой поиск обходится мне примерно в 1500 рублей. Приходится выкраивать их из семейного бюджета. И тут волей-неволей задумаешься, на какой поиск ехать, а на какой нет. Такие программы, как у сети АЗС «Газпромнефть» (АЗС «Газпромнефть» и «ЛизаАлерт» реализуют совместную программу «Заправь на поиск» — прим. «Бумаги»), дают нам гораздо больше возможностей помочь людям.

Я люблю сложные поиски, когда мозг и организм работают на пределе, именно эти поиски и дают тебе тот опыт, благодаря которому ты спасешь в дальнейшем еще больше людей. Однажды мы искали дедушку с внуком, которые заблудились в лесу. Мужчине стало плохо. Он был на связи по телефону, и я чувствовала по голосу, насколько ему тяжело. Но в то же время понимала: если я сейчас не вытащу из него необходимую информацию, то дедушки не станет, а внука мы будем искать еще очень долго. Благодаря тому поиску я научилась сохранять самообладание в любых ситуациях. Тогда мы слаженно сработали и вернули к родным живыми обоих.

Как бы сильно я ни любила лес, порой очень злюсь на него, когда он не отдает нам пропавших людей. Однажды мы всю ночь искали двух женщин на болоте под проливным дождем. Утром на место поиска приехали родные, и пока я опрашивала их в штабе, от нашей группы поступила информация, что пропавшие найдены. Все рады, у их родных в глазах слезы счастья — они впервые за долгое время облегченно вздохнули и обнялись. И один из них мне говорит: «Буквально на днях видел передачу с вашим участием. Вы рассказывали, как правильно одеться в лес, как себя вести, если потерялся. Я еще подумал: неужели кто-то этого может не знать? А сейчас понимаю, что простейшие правила спасают жизнь». Это действительно так. Отправляясь в лес, надень яркую одежду, возьми с собой заряженный телефон, воду, еду, свисток, спички. Лес не прощает ошибок.

Почему люди вообще пропадают, уходят из дома? Я для себя выделяю несколько основных причин. Наличие психических заболеваний, несчастные случаи и личностные кризисы пропавших: подростковый, юношеский, кризис среднего возраста, предпенсионный. Если с первой и второй категорией более-менее понятно, то с третьей всё не так однозначно. Нередко мы зациклены на себе и не обращаем внимания на близких, у которых происходят важные изменения в жизни. Частая ситуация: пропадает бабушка лет 85, родственники заявляют об этом и оказывается, что они о ней совершенно ничего не знают. Дают нам фото для размещения ориентировки (документ со словесным портретом, фото или фотороботом пропавшего человека — прим. «Бумаги»), на котором ей 50 лет, объясняя это тем, что она не любила фотографироваться, да и не до этого было. А чем она болеет? «Не знаем». Чем занимается? «Телевизор, наверное, смотрит». Люди совершенно не интересуются жизнью своего близкого человека. Как нам искать пропавшего, если мы ничего не знаем о нем? Нужно, чтобы люди были внимательнее друг к другу. Это правда очень важно.

Александра Кушнарева

— Я долго наблюдала за деятельностью «ЛизаАлерт» в интернете. Периодически мне на глаза попадались ориентировки, но я никак не решалась поехать на поиск. Несколько лет назад я увидела очередную: мальчик вышел из дома и не вернулся. Отряду нужна была помощь добровольцев, но я никак не могла понять, чем могу помочь. Мне всегда казалось, что поисками занимаются супермены — люди с набором особых знаний и умений. В итоге на третий день поисков я решилась — собралась, надела белые кроссовки и поехала. Я их потом выбросила, грязи было по колено.

Казалось бы, на этих поисках должно было работать много разных служб, но всё не так, не как в кино. Тогда я поняла, что даже без опыта могу что-то сделать: расклеить ориентировки, опросить бабушек у подъездов. Хоть что-то могу. Тот поиск закончился трагически. Ребенка нашли, но погибшим. Мне всё это сильно запало в душу. С тех пор я в отряде.

Спустя время я посетила мероприятия для новичков, нам рассказали, как можно помочь. Меня добавили в рабочие чаты в соцсетях: теперь я видела, когда и где идут поиски, и понимала, куда могу поехать. В первые несколько месяцев я участвовала в 20 поисках. Сейчас счет идет на сотни, но я уже давно не придаю этому значения.

Со временем привыкаешь соблюдать баланс между волонтерством и жизнью. Я решила, что не буду ездить на ночные поиски перед рабочим днем (Лидия организует детские праздники — прим. «Бумаги»). А из двух своих отпусков в год буду один выделять исключительно под поиски. Приходится договариваться сама с собой. Но это сложно даже спустя годы.

Когда человек находится — это адреналин в хорошем смысле слова. Бывают особенно сложные случаи, когда мы обнаруживаем человека уже на грани. Однажды мы нашли бабушку, которая находилась в лесу трое суток. Шансов на спасение у нее особо не было из-за болезни Паркинсона (хроническое заболевание нервной системы, при котором человек теряет способность контролировать свои движения — прим. «Бумаги»): позвать на помощь и взять трубку она не могла. И когда мы ее нашли, счет шел на часы. С нами была полиция, ее родственники, мы все вместе выносили ее из леса. Я отдала ей свои теплые носки, чтобы было потеплее, пока едет скорая. Мы как будто помогли ей вырваться и пожить еще.

В памяти остаются и поиски, которые никак не заканчиваются. Мы не всесильны и не можем найти всех. Например, бабушка очень просит помочь найти ее дедушку, а у нас не получается, и он до сих пор числится пропавшим. Это сложно. Ты не понимаешь, мог ли ты сделать еще что-то — или это тот случай, когда уже нельзя было ничем помочь. Мы никому не даем ложных обещаний: не знаем, каким будет исход поиска. Просто делаем свою работу и уезжаем.

Для меня тяжелые поиски — это поиски детей. Тот первый случай стал толчком к тому, чем я по большей части занимаюсь сейчас в отряде (Лидия проводит занятия в школах, на которых детям рассказывает, как вести себя при встрече с незнакомцами, а родителям — что делать, если ребенок потерялся — прим. «Бумаги»). Для меня оказалось нонсенсом, что ребенок в возрасте, близком к подростковому, может уйти с незнакомым человеком, причем маргинальной внешности. Мне всегда казалось, что в таком возрасте дети знают, что есть люди хорошие и не очень. Так я поняла, насколько доверчивы дети. И чем больше мы им рассказываем, как бывает в жизни, тем лучше. Поисками я тоже продолжаю заниматься, но больше в сезон.

Сначала моя семья не знала о моем волонтерстве. Первые полгода я молчала — не была уверена, что буду заниматься этим долго. Когда они узнали, отнеслись к этому с пониманием. Со временем я начала рассказывать семье некоторые истории. Без подробностей, конечно. Моя мама стала посматривать сюжеты по телевизору и в интернете — и сейчас прекрасно относится к моему волонтерству. Она вяжет шерстяные носки, чтобы они всегда были у ребят с собой и их можно было надеть на найденных людей, а не свои отдавать, как я тогда.

Виталий