«Мирный протест не может быть аморальным». Уволенный из Смольного философ — о протесте, разгроме науки и морали

21 октября СПбГУ уволил доцента и преподавателя факультета свободных искусств и наук Дениса Скопина. Причиной стало «совершение аморального поступка, несовместимого с продолжением преподавательской работы». Таким поступком университет счел участие в акции против мобилизации.

Скопин устроился на факультет в 2013 году после защиты докторской диссертации во Франции и нескольких лет работы в европейских вузах. В Смольном преподаватель вел четыре курса, три из них посвящены философии.

«Бумага» поговорила с философом и преподавателем об увольнении, разгроме Смольного и аморальности.

Как Денис Скопин оказался в Смольном и почему отказался от преподавания в Европе

— Расскажите, где вы родились и выросли.

— Я родился в городе Горьком — теперь это Нижний Новгород. Мои родители инженеры — представители технической интеллигенции, но я гуманитарий. Они помогали [мне с моим увлечением наукой], но я бы не сказал, что у них был большой энтузиазм. Время было трудное, наука была не таким престижным занятием.

— Сколько лет вы провели на факультете свободных искусств и наук и как туда попали?

— Меня пригласили преподавать в Смольный факультет в 2013 году — после того, как я защитил докторскую диссертацию по эстетике во Франции.

Факультет активно набирал преподавателей с западными [учеными] степенями. Меня пригласили коллеги, в частности Данила Евгеньевич Расков.

— Вы провели довольно много времени в европейских вузах. Чем вы там занимались?

— В основном я жил в Париже. Помимо защиты докторской диссертации стажировался в нескольких местах: Центре французской книги и Университете Кан-Нормандия во Франции, Майнцском университете в Германии, дважды — в Доме гуманитарных наук в Париже и Новом европейском колледже в Бухаресте.

Я филолог-романист по образованию, знаю французский, а французская литература — моя специализация. Дальше я свернул в область философии — это родственные дисциплины, — и вся моя карьера продолжалась в ней.

— Почему и зачем вы решили вернуться из Европы в Россию?

— Было много причин для возвращения. Продолжать научную карьеру во Франции достаточно непросто, а переезд в Россию казался решением интереснее и перспективнее.

Академическое сообщество в Европе достаточно закрытое. Особенно во Франции, где научная карьера — своего рода государственная служба (чтобы попасть в университет, вы проходите через целый ряд бюрократических процедур). Строить академическую карьеру иностранцу там чрезвычайно тяжело, почти невозможно. Америка, страны Северной Европы в этом смысле гораздо более перспективны.

В России же в 2013 году сфера образования динамично развивалась. Я ехал не просто в Россию — я ехал в Смольный, потому что факультет на тот момент был одним из лидеров российского образования.

К тому же я хотел жить здесь. Европа — прекрасное место, но гораздо интереснее, важнее и полезнее для человека жить на родине. Это место, где он может быть полезным.

Я никогда не стремился к эмиграции, мне всегда казалось, что хорошо пожить за границей, научиться каким-то передовым вещам, чтобы потом вернуться и их применить в России.

Как и почему Скопин вышел на митинг против мобилизации

— Какая у вас политическая позиция? Часто ли вы ее высказывали? Приходилось ли себя ограничивать?

— У меня рациональная и совсем не экстремистская политическая позиция. Россия должна быть демократической страной, я никогда не скрывал это убеждение и считаю, что оно абсолютно нормально, свойственно любому здравомыслящему человеку. К сожалению, с демократией у нас сейчас не очень хорошо.

Самоцензура в современной России, естественно, есть. Каждый из нас так или иначе цензурирует высказывания, и в этом смысле я не сильно отличаюсь от других. К сожалению, бывают такие ситуации, когда ты просто вынужден подвергать свои слова цензуре.

— Чем вы занимались 24 февраля и 21 сентября и как встретили новости о начале войны и мобилизации? Почему вы решили выйти на акцию 21 сентября?

— Я прочитал новости [о начале военных действий] в телеграм-каналах. Было много разных и сильных эмоций. Как и большинство людей, я чувствовал панику, я понимал, что происходят страшные вещи.

Я выходил на митинг 24 февраля. Когда идет речь о такого рода акциях, люди выходят туда не потому, что хотят идти, а потому, что не могут не идти. Многие люди в России хотели бы прийти на такого рода акции, но у них нет возможности — в случае задержания их жизнь будет сломана.

У каждого человека есть свои страхи, есть свои причины не приходить, поэтому людей, которые не выходят, можно понять. А тот, кто выходит, делает это вопреки своим страхам.

Я не мог оставаться дома, именно поэтому вышел [на митинг] и 24 февраля, и 21 сентября.

— На акции против мобилизации вас задержали, верно?

— 21 сентября меня задержали на Исаакиевской площади. Нас посадили в автозак, после перевезли с Исаакиевской на Дворцовую, там пересадили в автобус, после чего отвезли в отделение полиции на окраине города. На нас составили протоколы, дважды взяли отпечатки пальцев — на сканере и с помощью чернил, сфотографировали в анфас и профиль.

Утром привезли в суд, заседание длилось ровно пять минут. Все, кто там был, за исключением девушки и молодого человека, получили абсолютно одинаковый приговор — арест на 10 суток. Нас там было порядка 40 человек.

Полицейские вели себя достаточно корректно, хотя протоколы о задержании были абсолютно одинаковы.

— Как прошел ваш арест?

— Свои 10 суток я провел в спецприемнике на Захарьевской. Из всей эпопеи с задержанием, судом и арестом содержание там было наименее неприятным.

Я сидел в двухместной камере с коллегой из СПбГУ, который, как и я, получил свою степень по математике [за рубежом] в университете Цюриха. Мы неплохо проводили время, вели интеллектуальные беседы, читали книги, ходили на прогулки. Обычных задержанных — людей, которые, например, попали туда за драку — не смешивали с «политическими» во время прогулок.

— Как вы узнали об увольнении?

— Со дня выхода из спецприемника и до момента, когда я узнал об увольнении, прошло три недели. За это время я получил три служебных записки от проректора, в которых меня просили объяснить, где я был во время отсутствия, как я информировал руководство о том, что я не могу провести занятия, и о статье, по которой я отбывал административный арест.

На все записки я ответил. А после без каких-либо комментариев, выговоров и взысканий меня поставили перед фактом увольнения.

Что такое «аморальный поступок» с точки зрения философии

— Как преподаватель философии, как вы думаете, был ли ваш выход на митинг «аморальным», как говорится в приказе об увольнении? Почему?

— Совсем наоборот. Конечно, никто из нас не ведет себя абсолютно аморально. В какие-то моменты мы проявляем свои лучшие стороны, в какие-то — худшие.

Когда человек пытается защитить свои убеждения, делает это мирно — а мы шли по тротуару, ни на кого не набрасывались и не преграждали никакого движения, вопреки тому, что написано в протоколе, — он не делает ничего аморального. Люди, протестующие против происходящего в Украине, действуют в соответствии со своими внутренними убеждениями.

— Что такое «моральный поступок» в философии? И насколько суждение о «моральности» может быть объективно?

— Конечно, есть понятие морального поступка — понятие из философии Канта. Наши поступки представляют собой разнообразную смесь мотиваций и абсолютно моральных или аморальных поступков в этом смысле не существуют. Мораль — относительное понятие.

Мирный протест не может быть аморальным поступком.

Вообще, в СПбГУ существует специальная комиссия по этике. Меня на заседание этой комиссии не приглашали. Обычно это комиссия выносит какое-то предварительное решение, рассмотрев поступок человека. Насколько я знаю, таких заседаний в отношении меня не проводилось.

— Есть ли, на ваш взгляд, смысл в вашем выходе на митинг, если после него вас задержали и уволили?

— Думаю, смысл был. Я не жалею об этом. Я не предполагал, что всё будет развиваться таким образом, когда я шел на митинг. Надеялся, что меня не задержат, но вещи развернулись совсем иначе — для меня не самым лучшим образом. Но несмотря на это, считаю, что поступил правильно.

Как Скопина поддержали его студенты и чем он займется дальше

— Как вас провожали студенты и преподаватели? Многие ли вас поддержали? Были ли те, кто осудил?

— Я никогда в жизни не сталкивался с таким одобрением и сочувствием, с такой поддержкой от коллег и студентов. Огромное количество людей предлагали мне помощь, преподаватели факультета написали коллективное письмо в мою поддержку, студенты пришли попрощаться со мной.

Я был тронут и очень благодарен моим студентам — они на нашем факультете просто потрясающие, это люди, которым принадлежит будущее. Я надеюсь, что у них его никто не отберет.

Вчера студенты факультета отдали мне три письма, написанных от руки на бумаге. Это очень трогательно, они переживают и беспокоятся за меня и благодарят за то время, что я был на факультете.

— Подали ли вы уже апелляцию на решение об увольнении?

— Я не успел подать апелляцию. В среду, 26 октября, был мой последний день работы. Сейчас у меня много дел, мне пишет огромное количество людей. Надеюсь, что займусь этим на следующей неделе.

— Что планируете делать в ближайшее время? Останетесь ли в России?

— Я всегда хотел жить в России, но после 24 февраля серьезно думал об эмиграции. Мне нравилось работать на факультете свободных искусств и наук. Это был потрясающий научный центр, хотя сейчас от него уже мало что осталось. Вероятно, со следующего года он фактически перестанет существовать.

Сейчас я остался без работы и совсем не исключаю вариант эмиграции.

— Видите ли вы для себя риски из-за ужесточения репрессий?

— Лично для себя я не жду чего-то хорошего и не исключаю преследования в отношении меня.

Что касается обстановки в России в целом, она меняется быстро. Весьма вероятно, что произойдет ужесточение режима.

Что Скопин думает о будущем факультета свободных искусств и наук и российской науки в целом

— В последнее время у факультета очень много проблем. Как можно описать происходящее в Смольном после 24 февраля?

— Если вкратце, то это уничтожение уникального для России научного центра.

Смольный был совершенно особенным местом — именно это было одной из причин недоверия и нелюбви к нему со стороны руководства СПбГУ. Смольный слишком сильно выделялся на фоне остальных факультетов университета, это был потрясающий научный проект, своеобразный «русский Оксфорд», или, как иногда шутят студенты, Хогвартс.

Это был факультет с совершенно феерическим набором преподавателей. Все научные звезды в своих областях были собраны на нашем факультете. Без преувеличения, это были лучшие знатоки своего дела, лучшие ученые.

Я вспоминаю ситуацию, когда приходил в книжный магазин, а там треть книг, которые я находил, написаны нашими преподавателями, моими непосредственными знакомыми. Смольный привлекал не только лучших российских, но и выдающихся зарубежных ученых.

Туда приезжали научные звезды мировой величины, было хорошее финансирование, внебюджетные деньги, преподаватели получали неплохие зарплаты. У Смольного была хорошая публикационная активность. Студенты получали стипендии, покрывающие часть расходов, а иногда и полностью покрывающие расходы на обучение.

Сейчас от этого проекта практически ничего не осталось. Это трагическая ситуация, колоссальная потеря, уничтожен один из ведущих научных центров России.

— Насколько это похоже на то, что происходит с наукой в России?

— К сожалению, заниматься наукой в России всегда было непросто.

Современный ученый не ходит в библиотеку. С помощью логина и пароля, который выдает ему его университет, он получает доступ к порталу, где публикуются ведущие мировые журналы в определенной области. Чтобы получить доступ к журналам, университеты платят платформе немалые деньги.

Даже до 24 февраля у СПбГУ не было подписки на половину ведущих научных журналов. Что будет происходить сейчас — и без того понятно.

В российской науке наблюдается катастрофический отток — люди эмигрируют из России. Множество моих ближайших коллег уже уехали. В новых условиях продолжать научную карьеру практически невозможно.

Важно, что современная наука глубоко интернациональна. Все ученые с высокой квалификацией — способностью работать на мировом уровне — участвуют в международных проектах, общаются с коллегами из других стран, получают иностранное финансирование.

Как сейчас участвовать в международных проектах? Это невозможно. Получая деньги из-за рубежа, сотрудничая с иностранцами, вы рискуете получить статус иностранного агента.

Наука в России сейчас находится в тяжелейшем, глубочайшем кризисе. Я не вижу выхода из этого кризиса в ближайшей перспективе.

— Чем, по вашему мнению, для государства в долгосрочной перспективе грозит увольнение нелояльных режиму ученых?

— Это шаг к изоляции и провинциализации России. В ближайшее время у России не будет серьезных научных достижений.

Возможные достижения российских ученых будут совершенно микроскопическими по сравнению с достижениями коллег из других стран. Российские ученые останутся неконкурентоспособными, не смогут конкурировать с западными коллегами и делать интересные и важные вещи.

Наука — это не только лаборатория, это еще и университеты, это система образования. Слабый ученый — это слабый педагог. Большой педагог умеет этой наукой заинтересовать своих студентов.

Отток больших ученых приведет к серьезному снижению уровня российского образования.