«Бумага» продолжает рубрику, посвященную городским окраинам, в которой автор паблика «
Спальные районы страны Oz» Игорь Антоновский рассказывает о том, как живется в местах, далеких от Думской, Невского и Рубинштейна.
Хаотично раскиданные кубики домов с неизменными швами на блочных стенах, философия околофутбола и аристократия спального района — все, чем запомнились кварталы за Ладожским вокзалом, куда уходили забитые до отказа трамваи.
Иллюстрации: Екатерина Касьянова / «Бумага»
Когда-то у меня была очень странная и романтическая работа — снимать трамваи. С наступлением темноты вместе с оператором я отправлялся в любую точку города, где ходят трамваи. Там мы выбирали ракурсы, я подключал плейбэк-монитор, оператор начинал снимать. Обеспокоенные люди наблюдали за нами в оранжевом свете окон, красные бока вагонов утопали в ночной тьме, лучи городских огней преломлялись о вилку рельсов.
На протяжении многих лет — уже после того, как я закончил с этим странным занятием, — щелкая пультом в гостях или дома, постоянно натыкался на снятые мной трамваи: ими был заполнен ночной эфир одного из городских телеканалов. Я ненадолго задерживался на изображении и вспоминал, где и при каких обстоятельствах снимал ту или иную картинку, что чувствовал в этот момент. Во всем городе для меня одного эти трамваи что-то значили, ассоциировались с прошлым.
Мы снимали зимой. Самое хлебное место было на мосту возле Ладожского вокзала. Трамваи в направлении Индустриального и Косыгина уходили через каждую минуту. Один моментально забивался пассажирами, и к остановке тут же подходил следующий — так на конвейере завода бутылки наполняются жидкостью и продолжают свой путь.
От Ладожского вокзала трамваи уходили в мир, где стены панельных домов разрезали огромные серые швы между блоками. Меня всегда удивляло это в сравнении, скажем, с Приморским районом: там ведь такие же дома, тех же лет постройки, но швов нет — все выглядит аккуратно. А тут такие швы, словно эти дома стоят уже тысячу лет.
— Наверное это из-за почвы, — объяснял мне Василий, местный житель, мой друг, человек совсем не глупый (с двумя высшими образованиями) рабочий на заводе и околофутбольщик. Мы шли с ним по странным улицам его района, где, кроме швов на стенах, было еще совершенно дьявольское расположение домов, словно какой-то безумный ребенок раскидал кубики в припадке злости.
Из швов блочных домов Ржевки, как из швов между реальностями, вытекал индустриальный Манчестер или окраинный Эдинбург
Как известно, слово «trainspotting» не переводится на русский язык — но если пытаться объяснить его значение, получается что-то вроде бессмысленного глядения на поезда на окраинах во время пустых вечерних прогулок. Хотя, конечно, поездами все не ограничивается, trainspotting — это городская тоска как она есть. И вот мы с Василием шли по его району в таком транспоттинге, он в курточке Merc, свитере Lylle&Scott, в классических голубых Levi’s. Это он навсегда заразил меня страстью к casual-брендам и словам «шизить», «гонять», «подкиснуть», «подгнить».
Околофутбол — это ведь совсем не футбол, это и так всем известно. Но это и не выезды и махачи, не ножи и национализм, это именно поиск смысла жизни среди этих хаотично раскиданных кубиков, среди серого буднего дня, когда нечем себя занять. Замена героина дракой и брендовой одеждой. Из швов блочных домов Ржевки, как из швов между реальностями, вытекал индустриальный Манчестер или окраинный Эдинбург.
Помню, откуда-то из черных впадин между парадными Василия позвал женский голос. Подошли — там Васина старая знакомая сидела среди каких-то гопников, употребляя что-то из пластиковых баклажек. Лейблы на костюмах говорили о более простом отношении к одежде и культуре, чем это было принято у околофутбольщиков: сплошь Adidas или Nike. Василий поздоровался с девушкой, пошутил, и мы остались стоять в какой-то неловкой паузе перед уходом.
— Что, пацаны, отдыхаете? — спросил один из парней в черной шапке до самых глаз, с лицом в вытянутой наглости.
— Какие мы тебе пацаны? — спокойно ответил Василий с аристократическим достоинством.
Возникло напряжение. Блоки для домов, как известно, так и делают: арматура растягивается, заливается бетоном, и за счет напряжения держится вся конструкция. Потом арматура принимает прежнюю форму, а пустота напряжения остается. Стоят дома, стоят стены, а внутри у них — напряжение. И арматура. Как у футбольных хулиганов.
Не дав парню ответить, мы развернулись и легко пошагали прочь. Походка наша должна была сохранять аристократизм, под стать нашей одежде. В спину нам доносилась зловещая тишина.
Как одну из форм транспоттинга Василий предложил идти «шизить» за женскую команду «Метрострой», играющую на улице Коммуны в хоккей на траве. Но потом оказалось, что они сегодня играют на выезде. Мы продолжали бессмысленно шататься и засолив за футбол 90-х и дела «Торпедо-ЗИЛа», пытались найти отличия между понятием «dasein» Хайдеггера и экзистенцией, как ее понимали французские феноменологи. И здесь, кажется, разговор этот был особенно уместен.
Стоят дома, стоят стены, а внутри у них — напряжение. И арматура. Как у футбольных хулиганов
Василий при действительно выдающемся уме, при двух высших образованиях (одно — из университета культуры, другое — журналистское), при колоссальной начитанности, при своем почти тридцатнике оставался верен околофутболу и этим серым швам в блочных домах. Он ездил и ездит до сих пор только на выезды, никогда не посещая домашние матчи «Зенита», вписывается в фанатские махачи, и при приветствии то ли в шутку, то ли всерьез кидает зигу. Он иногда приходит ко мне и засыпает пьяный неизменно в кресле. Я рассматриваю его и пытаюсь понять, взрослый он или подросток, играет во все это или живет по-настоящему. И если это игра, где швы между игрой и жизнью.
Я вспоминаю, как мы шли в никуда, на нас смотрели дома в швах как футбольные хулиганы со шрамами на лицах, пострадавшие за городскую тоску и окраинную скуку. Вечерело, и мне надо было возвращаться к своему рабочему транспоттингу — идти и бессмысленно снимать трамваи.
