«Бумага» продолжает рубрику, посвященную городским окраинам, в которой автор паблика «
Спальные районы страны Oz» Игорь Антоновский рассказывает о том, как живется в местах, далеких от Думской, Невского и Рубинштейна.
В новой колонке: улица Верности с волшебным книжным магазином, сюрреалистическим садом, разбитым местным жителем по кличке Болгарин, и стадионом, где некогда бушевал Николай Валуев.
Иллюстрация: Екатерина Касьянова
Улица Верности начинается для меня с чистого волшебства. Магазин «Старая книга» формально числится еще по Гражданскому проспекту, но, конечно же, это уже начало Верности. А «Старая книга» находится там, сколько я себя помню. Тут мне, маленькому, те же продавцы, что работают здесь и по сей день, давали табуреточку, чтобы я мог копаться в книгах. Здесь я открыл для себя Лаймана Фрэнка Баума с иллюстрациями Р. Дж. Нила и безумно красивую книжку Льюиса про Нарнию — как же мне ее хотелось, я помню сочные цвета потрясающих картинок и крупный шрифт. Купили мне ее только через два дня. Общее количество книг, купленных мной в этом магазине, давно перевалило за тысячу. А если мне что-то нужно конкретное, я просто мысленно об этом прошу, и чаще всего через какое-то время нахожу на полках «заказанную» книгу. «Старой книге» следует посвятить отдельную статью — это моя Вавилонская библиотека, все мои мысли, образы, миры исключительно оттуда.
Они уходили к утру на озеро Собачка, которого больше нет и по которому периодически плавали утопленники, и смотрели в его мутные воды в ожидании XXI века, в котором они сядут в офисы и наденут белые рубашки с воротничками
Во дворе «Старой книги» безумный Болгарин разбил эклектичный садик — тут и сфинксы, и ангелы, резные колонны, мощеные дорожки, старинные часы, гномы и скворечники. О нем пишут все районные газеты, раз в неделю его приезжает снимать какое-нибудь телевидение. У него развевающиеся седые волосы, гуцульские усы, из-за которых он и получил свое прозвище, а внешне он похож на Гудвина — Волшебника страны Оз. Раньше он бегал по Верности в одних трусах, даже зимой, кудри его серебрились, встречные дамы на него оглядывались. Теперь он смотрит с балкона за своим сюрреалистическим хозяйством на фоне новостроек и призывает робких прохожих, случайно забредших в этот двор, не бояться и пройти посмотреть.
В одном из первых домов по Верности живет поэт К. Он ужасен как поэт и, что еще удивительнее, учился в 93-й школе. В этой школе, которой больше не существует, ширялись героином будущие зенитовские футболисты и унитазы вылетали из окон. Вместе с поэтом К., судя по тому, что он старше меня на три года, должны были учиться самые страшные чудовища моей юности — малолетние бандиты в спортивных трико и кожаных куртках. А поэт К., щуплый и безумный, он сильно косит под Алексея Никонова и корчится, плюясь в каком-то сексуально-социальном протесте. И он, конечно, не должен был выжить в 93-й школе, его не должно было вообще быть на улице Верности, но он заслуживает абзаца в нашем повествовании, поскольку он вот тоже, что удивительно, тут живет.
Здание с магазином и ночным клубом когда-то занимала колыбель русского рейва второй волны — «UFO/Иллюзион», где выступали дуэт Косинус/Кислоид, Ваня Носиков, DJ Гвоздь. Там, в непосредственной близости от 62-го отделения милиции, ели экстази на рубеже 90-х молодые люди в вельветовых штанах с выбритыми висками. Они уходили к утру на озеро Собачка, которого больше нет и по которому периодически плавали утопленники, и смотрели в его мутные воды в ожидании XXI века, в котором они сядут в офисы и наденут белые рубашки с воротничками.
Вдоль парка аккуратно собраны пятиэтажки, тут бродит таинственный старый горбун и просит периодически прикурить у меня, а я все время опасаюсь, что он утащит меня в параллельный мир
На углу с Бутлерова стоит ЗАГС и Ледовый стадион, с ночными катаниями на коньках, которые летом особенно прекрасны, — царство вечной зимы, место, где бушевал некогда здоровый и сказочный совершенно Николай Валуев, избивал охранника. Улица Верности бежит к футбольной академии «Смена», где в 90-х не было сеток на воротах, а тропинки рассекали футбольные поля, здесь мы смотрели за зенитовским дублем на деревянных скамейках. Помню, как на матче с дублем Спартака публика буквально гнобила вратаря Филимонова, который был виноват в поражении Украине. Он, бедный, все слышал — маленький стадион — и психическая атака на него, смешнее любого КВНа, продолжалась все 90 минут.
Улица Верности совершенно кривая, она уходит в Пискаревский парк — волшебный, магический, великий лес. Огромная братская могила со своим характером и энергетикой. Раньше мы могли, бросив взгляд на парк, определить, какой он сегодня — добрый ли, злой ли, и в зависимости от этого отправляться туда. Вдоль парка аккуратно собраны пятиэтажки, тут бродит таинственный старый горбун и просит периодически прикурить у меня, а я все время опасаюсь, что он утащит меня в параллельный мир.
О! Пискаревский парк, очевидно, предполагает параллельные миры. Это магия улицы Верности, ведь она, теряясь в лесу, проходит сквозь него, изгибается подковой и это, очевидно, искривление пространства, поскольку улица не может быть столь кривой. Но пройдя сквозь парк, она выныривает и течет к улице Руставели, такая же пятиэтажная, пустырная, волшебная. Если не смотреть по карте, то ее протяженность осознать просто нереально. Так же и человеческая верность — кривая, косая, сперва прячется в зарослях, а потом вдруг всплывает и оказывается совершенно волшебной, и никогда не знаешь, куда она приведет тебя и что там ждет.
