Концентрация баров и ресторанов на улице Рубинштейна привела к многочисленным протестам местных жителей — как против самих заведений, так и против шумных уличных мероприятий: вечеринки Legal Street и стендап-фестиваля. Петербуржцы жалуются на постоянные пробки, шум и мусор, а также на несогласованное использование ресторанами домового имущества.
«Бумага» организовала закрытую дискуссию, чтобы понять, может ли кризис Рубинштейна повториться на других улицах города, как сейчас заведения и жители домов пытаются вести диалог друг с другом и что нужно для решения конфликтов.
Житель улицы Рубинштейна Григорий Матвеев, совладелец «Цветочков» Иван Ляшук, соосновательница бара «Пирс 28» Наталия Геллер и юрист Versus.legal Сергей Ковальков обсудили, как жители и бары договариваются о вывозе мусора и благоустройстве, почему в конфликтах не участвуют собственники помещений и нужны ли Петербургу ресторанные улицы.
Виктория Взятышева, шеф-редактор спецпроектов «Бумаги»: Как за 10 лет изменилась улица Рубинштейна? В чем сейчас основные претензии жильцов к тому, как она развивается?
Григорий Матвеев, житель дома на улице Рубинштейна: На улице проблема одна, и она обусловлена сочетанием двух факторов. Первый — это нарушение заведениями множества законов. Второй — очень большая концентрация: на сегодняшний день [на Рубинштейна] работает 78 заведений, еще три — на стадии открытия. Количество колеблется: например, в пиковый момент их было 85.
Я часто слышу, что улица Рубинштейна всегда была ресторанной, но на самом деле 10 лет назад на ней было около восьми заведений — не больше, чем на любой другой центральной улице. Когда я заехал сюда, это было достаточно спокойное место. Потом число заведений стало увеличиваться. Пик начался в 2015 году, когда они открывались чуть ли не каждый день.
Понятно, что все заведения, которые находятся в жилых домах, так или иначе причиняют неудобства жильцам. Но здесь, в сочетании с концентрацией, это создало взрывную ситуацию.
Рубинштейна — узкая улица: расстояние между домами — 15 метров. Поэтому, допустим, мне больше неудобств доставляет шум ресторанов, которые находятся напротив. Каждый житель улицы Рубинштейна имеет дело с пятью-шестью заведениями, которые на него влияют.
Инфраструктура улицы не приспособлена к такому количеству заведений. Еще одна проблема — это, естественно, мусор. Вы представляете, сколько 80 заведений его производят? А это мусор довольно специфический — много пищевых отходов.
Виктория: Он складывается в те же баки, что и мусор жильцов?
Григорий: Совершенно верно. Контейнеров не хватает даже для жильцов, а новые согласовать нереально, потому что просто нет места.
Хотя бывают случаи, когда ездит маленькая коммерческая мусороуборочная машина — кто-то ими все-таки пользуется.
Иван Ляшук, совладелец бара «Цветочки»: У нас такие [машины] были. К городским службам обращаться очень дорого. На Рубинштейна ЖКС насчитали нам [за вывоз мусора] 37 тысяч рублей в месяц за 60 квадратных метров. А частники берут 5700 за три пакета в день.
Виктория: А нельзя объединиться с другими заведениями для вывоза мусора?
Иван: Нет, нельзя. У тебя должен быть договор на вывоз мусора. Если имеешь с кем-либо трехсторонний договор, ты нарушаешь закон. Если выкидываешь свой мусор в баки, которые используют жильцы, ты нарушаешь закон.
Мы сначала платили ЖКС, когда это было не слишком дорого, а потом перешли на частную компанию. Хранили мусор у себя в баках в отдельной мини-комнатке.
У нас не было кухни. Поэтому за выходные накапливалось где-то два больших мешка мусора. Это очень мало.
Наталия Геллер, совладелица бара «Пирс 28»: Мы здесь [на улице Некрасова] тоже столкнулись с этой проблемой. Городские службы заряжают [цены] по каким-то своим тарифам — и невозможно понять, почему столько. Они берут общую площадь помещений и прогнозируют количество мусора от вас. Ты пытаешься договориться на конкретный объем, потому что понимаешь работу, но у них свои расчеты.
Мы оговорили время вывоза мусора с обслуживающей частной компанией: в какие-то дни мусор забирают в ночь, в другие — с утра. Это дешевле, не несет дискомфорта, крыс и всего остального.
Виктория: Иван, когда «Цветочки» находились на Рубинштейна, было ли у вас ощущение, что на улице начинается кризис — из-за количества заведений, беспокойства жильцов?
Иван: За все 6,5 лет, что мы были на Рубинштейна, у нас с жильцами было, наверное, три [конфликтных] случая. Над нами жил человек, ему мешали сигареты — мы поставили ему фильтр воздуха. Ему было жарко — мы поставили ему кондиционер. Ему было громко — он звонил мне, а я звонил своим и ругался. Больше это никому не мешало.
У нас не было проблем — мы были маленьким, хорошим баром. Были пьяные люди на улице, но эта проблема должна регулироваться другим образом — не жильцами или владельцами бара, а государством. Это невозможно контролировать.
Когда кто-то скачет на конях в пять утра, он доставляет больше неудобств, чем ребята, которые вечером стоят [у бара]. Иногда нам звонили, говорили, что у нас играет музыка. Оказывалась, что она играет из машины с шариками (с «веселящим газом» — прим. «Бумаги»). Когда торговали шариками, я звонил нашему участковому и просил вызвать наряд.
Григорий: Возникает еще одна проблема: все мешают всем и все борются со всеми. Страдают те заведения, которые могут нормально вести бизнес. Если бы на улице Рубинштейна были только такие заведения, как у Ивана, то вообще не было бы проблем. Но из 80 заведений таких, может, десять. Остальные 70 создают реальные проблемы. В этом случае под каток попадают все. Жители сейчас уже не борются с каким-то конкретным заведением — они борются с самим феноменом ресторанной улицы.
Виктория: Григорий сказал, что есть большое количество нарушений со стороны заведений. Сергей, какие основные требования предъявляются к барам и ресторанам, которые находятся в жилых домах или рядом с ними?
Сергей Ковальков, старший юрист Versus.legal: Закон сам по себе формален: то, что написано, надо исполнять — ни вправо, ни влево. По нему работают органы Роспотребнадзора, которые проводят проверки и штрафуют.
Основной нормативный акт — это СанПиН, который регулирует работу заведений общественного питания. Он очень детализирован: есть подробные требования к тому, как всё должно быть устроено, — вплоть до того, в каком порядке нужно мыть посуду. Чисто теоретически, за нарушение этого порядка можно привлечь к ответственности по кодексу административных правонарушений.
Там также есть требования к шуму, который издает заведение общественного питания — кафе или бар. В СанПиНе прописаны следующие цифры: максимальный уровень шума в дневное время (до 23:00) — 55 децибел, в ночное — 45 децибел. Если больше, житель может позвонить или написать электронное обращение в Роспотребнадзор. Они приходят, делают замер в квартире, и если уровень шума выше установленного значения, то заведение штрафуют.
Таких дел в Петербурге среднее количество: эту ситуацию не часто доводят до суда. Скорее всего, чаще всё решается Роспотребнадзором, потому что он имеет право штрафовать. Требования к шуму — это основной вопрос, который рассматривается в контексте соблюдения баланса интересов жителей и владельцев заведений общественного питания. Как правило, если вы соблюдаете требования к шуму, то к вам не придут.
Что касается концентрации заведений, ограничений никаких нет. Даже в самом СанПиНе написано, что заведения можно размещать в жилых домах, пристройках, конструкциях.
Григорий: Сейчас много хайпа на тему того, что нормы СанПиНа устарели. На самом деле Роспотребнадзор штрафует заведения вовсе не за то, что посуду там не моют ветошью или в заведении отсутствует яйцебитня. Можно посмотреть результаты проверок и убедится, что все нарушения абсолютно серьезные. Самое распространенное — отсутствие охлаждаемой камеры для хранения пищевых отходов. Это значит, что пищевые отходы летят в мусорные баки. И у нас сейчас крыс больше, чем воробьев.
Помимо СанПиНа есть строительные нормы и правила — и там свои ограничения. Заведение [в жилом доме] не может быть больше 250 метров и иметь больше 50 посадочных мест. Но нет никаких ограничений по количеству заведений.
У нас есть дома, где находится по семь заведений. Каждое из них по отдельности не превышает 250 метров и 50 посадочных мест, но все вместе они значительно превосходят [эти цифры]. Наши нормы очень несовершенны.
Сергей: Эти строительные нормы применяются к новым зданиям, которые проектируются. Здания на улице Рубинштейна достаточно старые — к ним эти нормы можно применить, если будет проходить реконструкция.
Григорий: С шумом история такая: когда жалуются жильцы, Роспотребнадзор заранее предупреждает заведение о своей проверке, а все замеры производятся днем. Заведение говорит, что там обычно ставят музыку на такую-то громкость, — Роспотребнадзор всё проверяет, фиксирует и уезжает. Поэтому до судов и не доходит: проверка была, а нарушения нет.
Я всегда за диалог — когда он возможен. Но когда концентрация превышает допустимую норму, к сожалению, такие сценарии не работают.
Иван: Странно, на Рубинштейна рестораторы вообще не идут на диалог?
Григорий: Я могу рассказать про свой личный опыт. Например, я не понимаю моду вывешивать колонки на фасад. У тебя есть вывески, тебя знают в городе, зачем тебе колонки?
Ты приходишь и говоришь: «Не включайте колонки, по-человечески прошу». Мы даже слышим не музыку — только басы. И эта швейная машинка работает целый день. Но они всё равно упираются и не идут на диалог. Или ты звонишь в час ночи с просьбой выключить музыку, а они говорят, что не могут, потому что у них гости.
Наталия: Рубинштейна, на самом деле, не единственная горячая точка. На набережной Фонтанки есть тот же кластер «Голицын Лофт» — и там жильцы тоже борются с проблемой шума. С другой стороны, подобное пространство — это классное явление, которое, например, могло бы стать визитной карточкой города.
Мы тоже имели опыт работы в кластере — никому, правда, такое не посоветую. Там нет никакой базы для того, чтобы вести свою деятельность полностью по закону. В существующих питерских кластерах часто это невозможно. И одна из основных проблем — это как раз шум. Они находятся в нежилом здании, но мешают в итоге жильцам [соседних домов].
Виктория: Наталия, вы уже больше года работаете на улице Некрасова. Есть ли ощущение, что проблемы, которые возникли на Рубинштейна, могут возникнуть и здесь?
Наталия: Не могу сказать, что они повторяются. Мы долго искали определенное помещение под существующий формат (раньше бар «Пирс 28» назывался «Пирс 8/4» и работал в «Третьем кластере» на 8-й Советской; на Некрасова заведение открылось в ноябре 2017 года — прим. «Бумаги»): мы не просто бар для «посидеть» — у нас бывают диджеи. Поэтому нужно было такое помещение, чтобы сверху не было квартиры, которой бы мы доставляли неудобства. Иначе мы бы не смогли проводить здесь пятницы и субботы так, как они обычно проходят.
Над нами находится отель, где останавливаются туристы, студенты, и для них наличие таких мест поблизости — скорее плюс и интересная аттракция, чем минус. До сих пор мы не встречали жалоб.
Когда мы заезжали, сразу наладили коммуникацию с жильцами в своем дворе. Помогли им по хозяйству, получили контакты управдома и инициативной группы, оговорили размещение мусора. Мы всегда находились в диалоге.
Сейчас одна из проблемных ситуаций — поставки [продуктов]. Мы пользуемся воротами во двор, куда въезжают грузовые машины. Нас попросили максимально уменьшить [количество поставок]. Абсолютно не использовать двор мы не можем, но мы попытались снизить эту нагрузку: что-то встречаем сами, что-то заносим со стороны улицы до открытия бара.
Поэтому всё должно быть разумно. Адекватное общение людей может привести к великим вещам и компромиссам.
Григорий: На Рубинштейна в одно заведение, бывает, приезжает четыре-шесть машин в день. Если возьмем в среднем три машины в день на заведение и умножим на 80 — получится 240 машин в день. Встать на Рубинштейна просто негде, поэтому они перегораживают въезд во двор и разгружаются.
Жителям во двор не повернуть, а трафик плотный и сзади тебя начинают скапливаться автомобили. Ты выбегаешь из машины, подходишь к грузовой, чтобы найти номер телефона — но его обычно нет. В какое заведение водитель пошел — непонятно. В итоге ты бегаешь из одного заведения в другое, переставить свою машину ты не можешь, а все стоят и сигналят. Этот звук сигналов на Рубинштейна круглосуточный.
Наталия: Мне кажется, невидимый игрок диалога между жильцами и заведениями — это собственники помещений. Из-за того, что улица выглядит привлекательно, аренда начинает расти семимильными шагами.
Григорий: Арендодатели загоняют заведения в такие условия, что, кроме как торговать на поток алкоголем, им ничего не остается. Заведения, которые вдумчиво работают с кухней, на Рубинштейна не выживут, потому что там такая арендная ставка, что она вынуждает делать упор на алкоголь и работать круглосуточно или хотя бы до пяти утра.
Более того, собственники вводят [заведения] в заблуждение, и те же арендаторы нередко оказываются жертвами. Им могут продать кота в мешке: обещали одно, а помещение оказалось абсолютно неприспособленным.
Виктория: Насколько заведение защищено в ситуации, когда оно фактически нарушает требования не по собственной вине, а по вине арендодателя, который скрыл что-то или вовремя не предупредил о проблемах с помещением?
Сергей: Арендатор должен защищаться сам. Первый этап — указать всё в договоре аренды. Но обычно там написано, что всю ответственность — в том числе за пожарную безопасность, установку сигнализаций — берет на себя арендатор. Потому что собственнику так удобнее — он просто получает деньги.
В такой ситуации выходит, что арендатор остается без защиты. И из-за нарушений его могут оштрафовать или закрыть по предписанию Роспотребнадзора на срок до трех месяцев. Потом заведение могут снова проверить и снова закрыть.
Григорий: Еще одна важная проблема — это тотальное использование общего имущества арендаторами без согласования с собственниками. Раньше оно не требовалось, но у многих заведений, которые открылись недавно, его тоже нет.
Более того, с 2014 года жители имеют право разрешать размещение на доме какого-то дополнительного оборудования за плату, которую взимают с арендатора или арендодателя и пускают на нужды дома.
Я вел переговоры в своем доме — сначала с рестораном, а потом с арендодателем. Я сказал: «Вы — как арендодатель — получите согласование на вытяжку». А они ответили: «Зачем нам это надо? Пусть арендатор всё делает». В итоге арендатор тратит деньги и силы на это разрешение, потом съезжает, а заведение, которое приходит следующим, должно по-новому всё согласовывать.
Виктория: Есть ли какие-то нормативы, по которым заведение должно вкладываться в общую собственность?
Иван: Норм никаких нет — обо всём нужно договариваться.
Наталия: Мне кажется, еще цепочка «арендодатель — местные коммунальные службы — управдом» у нас катастрофически не работает. Поэтому мы выходим на личный диалог между ресторатором и жильцами.
Виктория: Иван, Наталия, влияют ли подобные конфликты на владельцев других заведений? Например, жильцы видят скандалы на Рубинштейна — и тоже начинают протестовать.
Иван: У меня это единственный бизнес, и мне никогда не приходилось ни с кем ругаться. Я и не собираюсь: мне это дороже. С переездом я потерял почти 4 миллиона рублей.
Сейчас мы дружим [с жильцами] — они ко мне подходят, говорят, что у них ремонт фасада, что отключат воду. В этом доме была большая проблема с мусором: все заведения Некрасова выбрасывали его к ним во двор. Потому что это были единственные баки с открытой аркой — мы ее закрыли. Всё убрали, покрасили, почистили. Я иллюминировал весь двор. Поставил лампочки с датчиками движения.
Если есть диалог, то ты встречаешься с жителями, объясняешь: повесить лампочки я могу, потому что ЖКС этим не занимается, а отремонтировать фасад — уже нет. Жители прекрасно понимают, что мы ведем бизнес, но не зарабатываем миллионы в день.
Григорий: Вы же сюда зашли надолго? Наверное, в этом и ответ на вопрос. А на Рубинштейна люди понимают, что съедут.
Иван: Не знаю, почему они работают не вдолгую. Чтобы открыть заведение, нужно минимум 5 миллионов рублей на ремонт.
Григорий: Для меня это тоже загадка. Непонятно, как люди туда заходят и о чем они думают. Например, недавно по решению суда закрылось заведение, которое работало во дворе, — это запрещено. И тут же туда въезжают другие ребята и открывают там кафе.
А некоторые заведения меняют юридические лица. При этом раз они поменяли юридическое лицо, то лицензии на алкоголь у них уже нет, так как она выдается на конкретное заведение. Приходит инспекция, изымает алкоголь, выписывает штраф. Его не платят. Они опять приходят — там уже другое юридическое лицо. Забирают алкоголь, дают штраф.
Сергей: Действительно, такая практика есть. Так можно делать до бесконечности.
Наталия: Я думаю, Рубинштейна сейчас — это феномен. Все выкручиваются как могут, но после пика всё начнет спадать. Думаю, пройдет еще одно лето, и они [заведения] поймут, что с учетом их вложений быстро за сезон не отбиться. Рынок поменяется, и придут игроки, которые тоже будут ориентированы на работу вдолгую.
Виктория: Если у бара нет серьезных нарушений, но найти общий язык с жильцами не получилось, может ли он нормально работать в такой ситуации?
Иван: Чтобы избежать таких ситуаций, нужно всё проверить перед тем, как заезжать. Пройтись по соседям, посмотреть, как на тебя реагируют. Если в тебя начнут кидать мусор — наверное, не стоит что-либо там открывать.
Григорий: Есть юридические способы взаимодействия с жильцами. Если ты ставишь вытяжку, плати за нее аренду жителям, которые эти деньги пустят на благоустройство дома и будут заинтересованы в тебе — это формат сотрудничества. Ты, как арендатор, страхуешь себя и вступаешь в некие юридические отношения с этим домом и его жителями.
Но на Рубинштейна политика потребительства: заведения всё это блокируют, причиняют одни неудобства, но ничего не дают взамен. Постоянно говорится про компромисс жителей и заведений на Рубинштейна. Но я, если честно, не понимаю, что это за компромисс. Выгодно должно быть обеим сторонам. Сейчас непонятно, на какие уступки могут пойти рестораторы, если порой они не готовы даже на мелочи.
Часто говорят, что «улица Рубинштейна» есть в каждом городе Европы. Я с этим категорически не согласен. В Европе их нет совершенно точно. Там эта проблема решена: рестораны в жилых домах работают до 22–23 часов.
Другой способ — ограничение продажи алкоголя в жилых домах: в десять часов посетителям наливают последний бокал у барной стойки, а к двенадцати часам они благополучно расходятся.
Иван: Когда-нибудь мы к этому придем — просто в Англии культура пабов и питейных заведений насчитывает 400 лет. Они прошли через те проблемы, через которые проходим мы [сейчас].
При этом в Европе есть барные улицы еще хуже, которые стали нежилыми только благодаря тому, что на них происходит. Там сдают квартиры, но в основном в них живут те, кто работает на этой же улице.
Григорий: Сейчас есть решение таких проблем. Примеров ресторанных кластеров достаточно много. Например, бывшие сельскохозяйственные рынки. По-моему, первым начал Мадрид с рынком Сан-Мигель. Дальше это пошло волной — и Borough в Лондоне, и Time-Out в Лиссабоне.
У нас — Долгоозерный рынок: замечательное место, но это всё равно не так раскручено, как улица Рубинштейна. В Петербурге сейчас частные инициативы делают Василеостровский рынок.
Виктория: Должны ли в Петербурге вообще существовать барные улицы — не обязательно в таком формате, как на Рубинштейна, но как феномен?
Иван: Они везде существуют. Это нормально: барам удобнее быть рядом с барами, ресторанам — рядом с ресторанами.
Ближайший пример того, как всё отрегулировано, — Таллин. Там доставка товаров осуществляется только с пяти до шести утра, машинам нельзя заезжать [во дворы] — это правило района. И если там есть шум на улице с жилыми домами, то мгновенно приезжает полиция.
Наталия: Я соглашусь. Барные улицы — это естественное и стихийное образование. И мне кажется, для города это классно. Регламентировать количество заведений на квадратный метр мне не кажется идеальной схемой решения проблемы. Потому что они могут быть совершенно разными: на улице может работать один ресторан, который всё нарушает, или десять маленьких хороших заведений.
Огромная дыра, которая мешает коммуникации, — это исключение из нее собственников коммерческих помещений. На самом деле они безответственны как перед жильцами, так и перед арендаторами, и перед городом. Они зарабатывают деньги, и это их единственная функция. Мне кажется, то, что у них нет вообще никакой роли в этом диалоге, во многом создает все вытекающие конфликты.
Сергей: Я поддерживаю инициативу по поводу ответственности собственника, потому что сейчас это никак не регулируется. Также необходимо качественное изменение СанПиНов, нужно их почистить от устаревших требований и подогнать под удобство и жителей, и рестораторов. Ведь законы — это правила игры, которые создаются для того, чтобы всем было удобно жить вместе. И правила игры должны соблюдаться.
По сути, у нас деятельность хостелов, отелей, баров и ресторанов очень слабо регулируется. Нет какого-то федерального закона о барах или ресторанах, нет правил, которые бы одобрила Государственная Дума и которые прошли общественные слушания.
Григорий: От заведений в жилых домах никуда не деться. Но необходима подходящая инфраструктура. Я сторонник мысли, что барные кластеры должны развиваться по тому пути, по которому идет Москва, где в центре города полно [нежилых] помещений. Ресторанные улицы лучше размещать там, где нет жилых домов.
Другое дело, что эти улицы образуются стихийно. Поэтому в первую очередь здесь важно соблюдение законов. Я все-таки считаю, что рестораны в жилых домах должны работать до 23:00. Понимаю, что туристам надо отдыхать, но также надо отдыхать и жителям. То, что мы наблюдаем на Рубинштейна с 24 до 5 утра, — это что-то неадекватное. И город ничего не потеряет, если этого там не будет.
