«Я стала по крупицам складывать судьбу прабабушки». Как петербурженка в 2022 году нашла финских предков и репатриировалась

До апреля 2022 года петербурженка Анна мало что знала о своих предках. Всё изменил ответ из финского архива, куда Анна отправила запрос наудачу, не рассчитывая на результат.

После неожиданно информативного ответа Анна продолжила поиски в архивах Петербурга и Ленинградской области. Найденные документы позволили ей подать заявление на ВНЖ Финляндии и получить его на четыре года. В 2023 году ее семья переехала в пригород Хельсинки.

«Бумага» поговорила с Анной о том, как она искала информацию о предках, что ей удалось узнать и как это изменило жизнь ее семьи.

Анна

петербурженка, переехавшая в Финляндию

Что было известно до начала поисков

— В нашей семье не особенно много знали о предках. Тут надо понимать, что у нас очень большие возрастные шаги. Мой дед был 1903 года рождения, и, когда у него родился мой папа, ему было почти пятьдесят. Я у родителей тоже родилась достаточно поздно, после тридцати. Поэтому деда я не застала. О себе он почти ничего не рассказывал. Я знала только, что он был репрессирован и десять лет провел на Колыме, а вернувшись оттуда, встретил мою бабушку.

Зная, как сильно в 1930-е годы репрессии коснулись иностранцев и, в частности, финнов, я понимаю, почему дедушка не рассказывал о своей истории ни жене ни детям: он боялся репрессивных действий. В те времена о таком вообще никто не распространялся.

Еще у меня была старая фотография прабабушки, которую дала мне тетя. На обороте фотографии было написано латинскими буквами имя Марфа и какое-то затертое непонятное для меня слово. Оказалось, это была ее фамилия, ее звали Марфа Кукс.

Про прадеда вообще никто ничего не знал и не говорил в семье. У нас только была какая-то старая фотография, на которой, видимо, был он.

Я с папой в свое время, когда интернет еще только зарождался, пыталась найти что-то. Но всё упиралось в архивы и в необходимость обращаться в том числе в ФСБ и поднимать дела репрессированных. Мы до этого не дошли. Всё сводилось к каким-то семейным шуткам на тему шведских-финских корней, и я этим серьезно никогда не занималась.

С чего начался поиск

— Стимулом послужил разговор с моей подругой, семья которой репатриировалась в Финляндию 20 лет назад. Когда началась война, она сказала мне: «Слушай, ну какого хрена ты вообще ничего не делаешь?» Я ответила, что мне не за что зацепиться и у меня нет никаких документов, на что она сказала: «‎Ты попробуй».

Ее отец дал мне информацию о том, куда стоит обратиться первоначально. Это был финский исторический архив. Я написала им письмо, оно было очень смешное. На уровне «у меня есть дедушка, вроде как он Иванович, но поговаривали, что Иоганнович». Еще я написала, что где-то в поселке Репино есть старая могила XVIII века и что там, возможно, похоронены мои родственники. Я отправила это письмо и, если честно, практически сразу забыла об этом, потому что это было больше похоже на голубиную почту.

Финны репатриируют людей по гражданству — в отличие, например, от Израиля, который репатриирует по национальности. Когда я начала заниматься поиском, то шанс, что наличие у моих предков гражданства хоть как-то подтвердится, был один на миллион. Я в это не верила.

Но через месяц, в апреле, мне пришел ответ. Он был примерно такой: «Мы вообще личными делами не занимаемся. Но вот что нам удалось найти» — и прислали мне выписку из какой-то книги, где написано о переселении моей семьи в XIX веке в Выборг. Видимо, они из основной части Финляндии решили туда переехать. И дальше они [финны] мне прислали ссылки на моего прадеда и прабабушку из своих архивных документов. Это были их паспортные листы.

Дело в том, что финны, которые жили до революции на территории России, должны были регулярно отмечаться в финском паспортном столе. И вот мне прислали именно эти документы, можно сказать, паспорта прадедушки и прабабушки, в которых вписан их сын Николай, мой дедушка. То есть он по рождению гражданин Финляндии.

Что еще удалось узнать о предках

— Я самостоятельно продолжила рыться в архивах, поднимала метрические церковные книги. Дело в том, что финны в 1930-х годах заключили соглашение с Советским Союзом и вывезли все свои церковные архивы. Они очень бережно к этому относятся. После того как я получила справку о своих предках из Финляндии, я начала рыться уже в петербургских архивах. Надо отдать должное, они сейчас в очень приличном состоянии.

Оказалось, что прадед был рабочим на заводе. Запись о нем я долго не могла найти, но потом нашла запись о его смерти в метрической книге Финской церкви в Питере — я оформила подписку на сайте «Архивы Санкт-Петербурга» и изучила оцифрованные материалы (они хранятся в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб), в разделе метрические книги). Оказалось, из Выборга, где жил с родителями, он переехал в Петербург.

Он умер от пневмонии до революции, в 35 лет. Его похоронили на Северном кладбище, но найти там его дореволюционную могилу сейчас вообще без шансов.

Моя прабабушка была эстонкой по происхождению. Из документов на том же сайте (раздел «Дела по перерегистрации иностранцев и других лиц») я узнала, что она работала белошвейкой, а в семье ходила байка, что она шила чуть ли не для царского двора. Прабабушка осталась в Ленинграде во время Великой Отечественной войны и была блокадницей, в то время как ее сын Николай, мой дед, был на Колыме с 1936 по 1946 годы. Она умерла в блокаду в 1942 году, похоронена на Митрофаньевском кладбище.

Раньше я ничего не знала про прабабушку. Но как только я стала по крупицам складывать ее судьбу, тогда вместо пустого имени появилась личная человеческая история. Я, например, поняла, что, видимо, в ее жизни была большая любовь, потому что ее муж был младше ее на 10 лет, а в те времена это большой резонанс. Она достаточно поздно родила моего деда, это был единственный ребенок.

Она овдовела и осталась после революции с сыном на руках. Потом сына забрали, посадили и отправили на Колыму. А потом началась война и блокада, в которой она умерла. От всего этого мурашки по коже. Для тебя это становится личной историей, а не просто записями в архивах. Конечно, знать историю своей семьи надо. И в этом и беда нашего поколения, что очень многое было перечеркнуто, скрывалось, завиралось, и это страшно. Мне стало стыдно перед собой и перед ними, что я этим раньше не занялась.

На самом деле я очень много слез пролила над всеми этими книгами. Я, например, нашла в петербургских архивах «Дела о перерегистрации иностранцев и других лиц». Это документы 1920-х годов, куда записывали всех иностранцев, которых потом с большой долей вероятности ссылали на Колыму. И там написаны личные данные моего дедушки и прабабушки. В этих документах еще было написано, что у меня дедушка финн.

А потом, порывшись в более поздних архивах, я получила на руки его личное дело 1926 года, по-моему, о приеме на работу. Там уже в графе «национальность» указано «русский». Что удивительно, фамилию он не поменял. Я так и не получила, к сожалению, его дело из ФСБ о ссылке на Колыму — на мой запрос пришел отказ. Дальше я уже не стала копаться. Не успела.

У меня второй дедушка украинец и обе бабушки русские. У меня чудовищная история репрессий во всех направлениях семьи: истории украинцев, бежавших от голодомора, финнов после революции и раскулаченных русских предков. Поэтому я с ценностью и трепетом отношусь ко всей истории своей семьи. Это поколение пережило чудовищное время.

На что повлияла найденная информация

— Я вообще не истеричка, но, когда мне прислали ответ из финского архива, у меня случилась истерика. Возник вопрос: «И что делать дальше?» Апрель был такой, когда люди быстро дергали из страны. Мы к ним не относились. У нас ребенок, собаки и родители. Мы не те, кто готов был схватить рюкзаки и уехать.

Я много лет работала в российских производственных компаниях, работала с иностранными поставщиками. Потом я была в декрете. После 24 февраля я начала искать работу, потому что муж работал в западной компании, которая свернула свою деятельность в России.

В последние семь месяцев я работала в петербургской компании со стопроцентным западным капиталом. Я устроилась туда уже после того, как мы подали документы на ВНЖ в Финляндию, потому что мы не понимали, что будет дальше. Мы все уже, в общем-то, почти год живем в полной неясности завтрашнего дня, и все эти шутки про горизонты планирования имеют место.

Когда финны прислали ответ, нам нужно было принимать решение: либо мы движемся дальше по этому пути, либо мы этого не делаем.

Почему решили репатриироваться

— Мы никогда не хотели уехать из России. Я и муж очень много ездили в другие страны по работе, путешествовали, и мы оба долгое время чувствовали себя людьми мира. Мы верили, что можем построить нормальную жизнь для себя и для детей в нашей стране. И поэтому мы работали, добивались многого. После 24 февраля стало понятно, что ничего построить не получится.

Для меня это до сих пор очень сложная тема, потому что уже год прошел, а я не верю, что это всё происходит.

Даже если убрать в сторону всю бесчеловечность, ужас действий в отношении украинского народа, то, к сожалению, очевидно, что экономическое развитие России летит ко всем чертям на ближайшие десятки лет точно. Как сказала одна моя подруга, которая уехала в Израиль: «Нам скоро сорок. Сколько нам активной жизни осталось: лет десять — двадцать? Как-то хочется прожить их нормально». А это у нее еще детей нет. Я ребенок 80-х годов, я знаю, что такое очереди за мясом по талонам, что такое отсутствие одежды, необходимых вещей для выживания, поэтому я не хочу этого ни для себя, ни для своих детей.

Когда у нас появился шанс, мы стали готовиться к отъезду. Я фаталистка и верю в то, что все вещи в жизни происходят не просто так. Если что-то происходит, то ты встаешь на этом пути, на развилке, и думаешь, куда тебе идти. И вот судьба подкидывает шанс получить вид на жительство в другой стране законно, с социальной поддержкой от государства. То есть ты не просто едешь в Турцию с накопленными 500 долларами и пытаешься там как-то устроиться.

Откатить назад и переехать обратно в Питер ты всегда можешь, если не шарахнет железный занавес. Поэтому мы приняли решение, что надо попробовать, тем более муж остался без работы. Бросать всё, конечно, было сложно и страшно. Но мы решили, что попробуем, а дальше будет видно. Дальше я отправила эти документы в консульство — и началась бюрократическая эпопея.

Что потребовалось для оформления ВНЖ

— Пришлось много копаться в архивах. Я в тот момент как раз не работала и могла себе позволить часами сидеть и листать метрические книги. В мае я принесла в консульство всё, что у меня было, но им недоставало папиного свидетельства о рождении — его потеряли еще в СССР. У них не было сомнений, что мой дедушка финский гражданин, но мне нужно было доказать, что я действительно его внучка.

Дедушка был поражен в правах и после Колымы не смог вернуться в Петербург. Он поселился в 350 километрах от Питера в сторону Карелии. Там родился мой отец и переехал учиться в Петербург в 1970-х годах. Поэтому мне пришлось писать в архивы Ленобласти и получать выписки из домовых книг за 1960–70-е годы о том, что мой папа с моим дедушкой проживали вместе.

На самом деле есть смешная история лично для меня. Последним документом, который окончательно подтвердил родство моего отца с моим дедом, стало найденное мной в архивах Петербурга личное дело моего папы о вступлении в Коммунистическую партию. Там от руки написана его автобиография, в которой указана фамилия, имя, отчество и дата рождения его отца, моего дедушки. Этот документ хранится в архиве на Таврической.

Я пришла туда и тихонечко сфоткала, перевела его, запросила заверенную копию и отправила в консульство. В сентябре они мне звонят и говорят, что им нужно увидеть оригинал документа. Но он в архиве, и я его предоставить не могу. Тогда они послали свою сотрудницу с российским паспортом в архив вместе со мной. Она осмотрела этот документ, и через три дня мне позвонили и сказали, что я получила положительное решение [по выдаче ВНЖ].

Как готовились к отъезду

— Я прожила примерно полгода в состоянии когнитивного диссонанса. Ты вынужден жить в двух параллельных реальностях. С одной стороны, ты морально готовишься к тому, что можешь получить положительный ответ и тогда надо будет уезжать: ты ходишь по дому и смотришь на то, какие вещи ты возьмешь с собой. С другой стороны, ты должен быть готов к тому, что ответ может быть отрицательным, и поэтому ты должен продолжать жить здесь и сейчас.

Мы получили положительное решение в сентябре. За октябрь я собрала все документы, хотя нужно было пройти много этапов и очередь на это в Питере была уже очень большая. Мы в трясучке собрали все вещи и в начале 2023 года с ребенком и двумя собаками уехали из России.

Муж очень сильно меня поддерживал. В какой-то момент мне даже казалось, что в нем было больше уверенности, чем во мне. А дочке было сказано, что мы уедем в путешествие, так что она была с самого начала очень заинтересована.

Перед тем как уезжать, я общалась с родителями своей подруги, которая живет в Финляндии с 15 лет. Ее родители уезжали, когда им было под пятьдесят, оставили работу, дом, машины — всё, что у них было. Мама подруги сказала, что не жалеет об этом. Это меня очень поддержало.

Родители восприняли это решение негативно. Вплоть до того, что называли нас предателями. Но потом они приняли наше решение и нам удалось сохранить отношения.

До переезда мы с мужем воплотили нашу давнюю мечту — купили дом. Большой, красивый, вбухивались в него всеми силами. Перед отъездом я ходила по нему и плакала. Проживала эту потерю, как говорят психологи.

Мы оставили ключи нашим друзьям, они периодически приезжают туда по выходным, чтобы дом не пустовал. Я поняла, что дом там, где твоя семья. Как говорится, главные вещи в твоей жизни — это не вещи.

Как складывается жизнь в Финляндии

— Сейчас я не работаю. Здесь есть пособие по безработице, социальная поддержка и пособия на оплату жилья. Первые три месяца мы ничего не получали, оформляли бумажки, вставали на биржу труда. Сейчас нам оформили пособие порядка 850 евро в месяц на человека и частично компенсировали оплату жилья. Мы живем рядом с Хельсинки.

Нам повезло, что первое время помогали друзья. Они помогли найти квартиру, заказали нам матрас и решили другие бытовые нюансы, потому что, если у тебя нет счета в банке, оплатить онлайн ты ничего не можешь. Открытие счета заняло почти три месяца — финны сейчас не справляются с бюрократическими моментами из-за большого притока мигрантов.

Мой муж начал ходить на курсы финского языка, которые предоставила ему служба занятости. За их прохождение должны выплатить пособие. Я очень жду свои языковые курсы. Мы оба говорим на английском, и с коммуникацией здесь нет проблем за редким исключением. Но мы хотим выучить финский хотя бы из уважения к стране, в которой живем.

Мы начали искать работу, пока в достаточно расслабленном режиме. Пока я не хожу на языковые курсы, мне нужно для бюро трудоустройства отчитываться, что я подаю хотя бы четыре заявления на работу в месяц. Но ответов пока положительных нет, если честно, хотя у меня хорошая квалификация.

Финны очень доброжелательные и очень поддерживают мигрантов. В школах есть обязательный адаптационный класс, всем русскоговорящим детям даются уроки русского языка. Нужно просто принять их ритм и расслабиться, иначе всё будет бесить. Они не торопятся. Но при этом у них, например, очень высокая ценность семьи. И средний рабочий день в Финляндии заканчивается в 16:00, чтобы человек больше времени проводил с семьей, мог заниматься досугом, развивать хобби.

Мне уже за тридцать, и прикол в том, что финский образ жизни сейчас идеально ложится на мое мировосприятие и ценности. Лет десять назад, когда я сюда приезжала к друзьям, мне казалось: «Боже мой, какая тоска!» Cейчас мне их ценности очень созвучны.

Мы дали себе год на то, чтобы посмотреть и освоиться здесь. Плюс дочка у нас еще маленькая, не ходит в школу, и мы не очень связаны.

Скорее всего, мы не вернемся. Даже если в России по мановению волшебной палочки всё станет как до времен ковида, то зачем тогда уезжать [переезжать из Финляндии], если всего пять часов езды на машине — и ты в Петербурге. Если мы снова вернемся к этому, тогда какая разница, по какую сторону границы быть.