Создатели фестиваля Present Perfect: «В Петербурге наступил ренессанс клубной культуры»

Александр Малич (ведущий): С 28 по 30 июля Present Perfect в третий раз пройдет в Петербурге. Ребята принесли пару билетов, и мы их отдадим за лучший вопрос. У нас высокотехнологичные встречи и есть чат в «Телеграме». Как вы знаете, Павел Дуров сказал, что с «Телеграмом» всё будет окей. Впервые на этих встречах мы интервьюируем сразу двоих человек. Первый вопрос: из Петербурга вы или нет и как так случилось, что вы стали заниматься музыкой? Должен сказать, что из нас троих — два международника и PR-специалист: как видите, мы все занимаемся тем, чему учились.

Артем Крючков: Саш, смотри. Маленький нюанс: можешь говорить, кто из нас будет отвечать? Иначе мы будем отвечать вместе.

АМ: Пожалуйста, Артем.

АК: Всем привет, меня зовут Крючков Артем, мне 29 лет (исполнилось в понедельник). Я закончил Бонч (Санкт-Петербургский государственный университет телекомунникаций имени профессора М. А. Бонч-Бруевича — прим. «Бумаги») по специальности «связи с общественностью». Уже 3 года я являюсь генеральным продюсером фестиваля Present Perfect. До этого совместно с командой мы организовали творческую банду, которая называется Roots United, и уже 8 лет делаем мероприятия в этом городе. Также я занимаюсь музыкой, выступаю как диск-жокей: собираю музыку, люблю ее, играю ее, слежу за ней. В общем, живу так, как всегда хотел, о чем всю жизнь свою мечтал. Можно сказать, что сейчас мы пришли к одной из высших ключевых точек, к тому, к чему стремились.

АМ: Как-то быстро вы забрались. Артем, подожди, есть же впереди еще какие-то годы, которые ты хочешь прожить.

АК: Это верно, да. Но я могу сказать, что сейчас наступил тот момент, когда я чувствую, что нахожусь на своем месте и делаю то, что мне нравится. И живу тем, что мне нравится, то есть моя работа стала моей жизнью.

АМ: Давай спросим у Димы, как у него дела обстоят.

Дмитрий Агалаков: Всем привет, меня зовут Дима Агалаков. С кем-то из вас мы, наверное, даже виделись где-то и когда-то. Собственно, я тоже из Санкт-Петербурга, мне 30 лет, я здесь провел всю свою сознательную жизнь. С Артемом мы знакомы последние 10 лет. Столько же времени мы занимаемся совместной творческой деятельностью. Моя роль и позиция в фестивале — арт-дирекшн, букинг артистов и концептуальные решения, связанные с позиционированием проекта и тем, как он выглядит для внешнего мира.

АМ: Да всё уже, нормально.

ДА: Да? Отлично, спасибо.

АМ: Уже неплохо мы ответили на эти вопросы. Интересно будет читать расшифровку. Вообще, вы знаете, сложная ситуация: мы знакомы с ребятами.

ДА: Саша, мы только что познакомились.

АМ: С Димой только что, с Артемом какое-то время назад. Поэтому интервью будет интересным. Давайте все-таки перейдем вот к этому тезису: «В Петербурге можно всё». Реально ли в Петербурге можно всё? Ну понятно, что вы своим примером доказываете, что вроде бы всё можно, — в том смысле, что можно всего достичь. Но тем не менее вы зачем-то сделали Roots United. Что стало отправной точкой?

ДА: Теперь ты должен сказать, кто отвечает.

АМ: Отвечает Дима.

ДА: Собственно, сделали мы это по одной простой причине: из-за большой, всеобъемлющей и общей любви к музыке. На тот момент Тема только начинал свою диджейскую карьеру и с нами была банда людей, которые разделяли наши музыкальные взгляды. Еще до того, как это всё появилось, мы с Артемом работали в рекламном агентстве, называлось оно FlyCards. Мы делали смешные дизайнерские открытки.

АМ: Да, которые еще по всему городу были.

ДА: В этом агентстве мы и познакомились. Мне был 21 год, Теме было 20, оба молодые наивные студенты. Пришли завоевывать рекламный рынок. Слава богу, нас оттуда уволили через полгода. И одним из наших клиентов был клуб Stereobar. Он закрылся уже давно, но это было действительно классное место, которое просуществовало 3 года. Самое смешное, что меня туда не пускали два раза до того, как я устроился туда работать. В общем, устроился я в этот Stereobar, и через какое-то время — может, через несколько недель — мы решили с Артемом, его женой и остальными ребятами привезти первого артиста из тех, которые нам на тот момент очень нравились.

АМ: То есть вы реально решили привезти артиста просто потому, что он понравится вашим друзьям?

ДА: Да, в таком ключе.

АК: Нашим десяти друзьям.

ДА: Это был Рик Уэйд из Детройта. Заняли у Теминой нынешней жены достаточно внушительное количество денег, привезли этого дядьку, классно повеселились, была отличная вечеринка и целых 150 человек. Естественно, мы попали. Но это было начало долгой и продуктивной деятельности. С этого момента всё и началось. Потом собственник заведения сказал: «Ребята, продолжайте» и мы еще немного повкладывали свои деньги, а дальше уже вышли на другой уровень и владельцы клубов начали верить в нас. Сейчас, спустя 8 лет, вечеринок было 100, артистов — больше 300, включая фестивальных и иностранцев.

АК: Я хочу добавить, что начиналось это всё в 2008 году, если не ошибаюсь. Нас как раз сократили в агентстве. Не уволили — сократили: тогда ударил кризис. Мы с Димой сидели на кухне, пили чай и подумали: пора что-то менять в этой жизни, как-то пытаться развиваться. Мы действительно привозили ключевых для танцевальной сцены артистов: ребят из Детройта, Чикаго, тех, кто вообще в целом придумал такое понятие, как электронная музыка, тех, кто стоял у истоков. В тот момент уже прошел разрыв гламура и всего прочего: люди перешли в караоке-бары, захотели кататься на мерседесах, а в клубы почему-то перестали ходить. Закрылся клуб «Тоннель» — ключевое место для нашего города. Кто бы как к нему ни относился, это колыбель электронной музыки в нашей стране.

Вечеринка проходила следующим образом: приходили люди — примерно к полвторого ночи, потому что хедлайнер начинал в два и заканчивал в четыре. В четыре все собирались и уходили домой. На этом дискотека заканчивалась. Мы относились к этому философски, думали, может быть, мы не готовы. Но это длилось примерно еще года два. А потом количество начало перерастать в качество. Люди стали дольше оставаться, нас стали больше узнавать — как промоутеров. У нас есть определенный набор артистов, с которыми мы работаем, ребята, которые с нами в команде с самого начала. Супруга, на тот момент моя девушка, которая вложила в меня денег, вышла за меня замуж.

АМ: Отважная женщина.

АК: Отважная женщина, поверила в меня. На самом деле всем рулят женщины.

АМ: Это, кстати, был третий вопрос.

ДА: «Чем рулят женщины?»

АК: Потом клубы стали снова появляться. Люди начали уходить из караоке-баров. Приходить в заведения вроде клуба Efir — замечательное было место; был клуб Decadance, когда им занимался Костя Шевелев, старинное место, куда ходили очень модные люди. А потом нам всё это надоело, потому что уперлись в потолок, и мы создали свой звукозаписывающий лейбл и начали выпускать музыку. Нас окружали музыканты; ребята начали активно писать музыку, и мы поняли, что эта музыка достойна быть услышанной во всем мире. За счет того, что мы занимались букингами, у нас появились контакты с рекорд-лейблами, артистами, которые могли нас посоветовать, и мы начали выпускать музыку.

АМ: Каков был бюджет первой вечеринки?

ДА: Я помню: это были 30 тысяч на билеты из Детройта и обратно, 600 евро — гонорар, 100 евро — агенту. Жил артист у Темы, ел в «Макдоналдсе».

АК: На самом деле есть крутая смешная история.

АМ: Подожди, я пытаюсь по курсу посчитать.

ДА: Если ты пытаешься посчитать, зарабатывали ли мы деньги, то нет.

АМ: Я пытаюсь понять, каков прогресс за 8 лет. В 2008-м курс был 44.

ДА: В рамках 80 тысяч рублей по нынешнему курсу и с учетом инфляции мы уложились.

АМ: Давай округлим: 1200 евро.

ДА: Плюс-минус, да. Но это был абсолютно непродуманный букинг. Хватило ума везти артиста из Детройта напрямую, не подождав, пока он поедет в тур.

АМ: Понятно, что бизнес-идея была впереди всего. Это чувствуется. А каков приблизительно бюджет Present Perfect? Мы можем говорить об этом?

ДА: Можем сказать, во сколько раз больше.

АМ: И как вам кажется? Во сколько раз?

ДА: Во много.

АК: Сейчас, я умножу просто.

ДА: Ты подели.

АК: Мы, пиарщики, считать не умеем.

АМ: Мы здесь все профессионалы собрались.

АК: В 100 раз.

ДА: Что? И вправду пиарщики считать не умеют. Но не суть. Во много, правда.

АМ: Это же удивительная история. Хороший результат за 8 лет. Неплохо. Сейчас международник посчитает и мы поймем, к чему идет дело. Интересная история от Артема, пока Дима считает.

АК: Мы всегда спорим о всяких цифрах. Итак, интересная история: кто-нибудь знает…

ДА: В 125 раз.

АК: В 125 раз, я ошибся. В 125 раз сейчас бюджет больше. Кто-нибудь знает, как выглядит Рик Уэйд? Не знаете?

АМ: Я знаю. Нормально, что сейчас ребята впервые, кажется, сравнили свой бюджет с тем, с чего они начинали. Они и сами удивлены этим.

ДА: Мы им не занимаемся.

АК: К этому мы тоже пришли спустя 8 лет.

ДА: Женщины рулят всем.

АК: Короче, рассказываю. Рик Уэйд — это такой темнокожий дядя двухметрового роста. Большой комплекции, баскетболист. Я жил тогда в спальном районе по адресу Большеохтинский проспект, дом 8. Такое место, где после девяти вечера начинается комендантский час, потому что на улицы выходят темные силы. Даже до магазина не сходить. И мы днем едем на лифте домой: я, моя будущая жена, Дима и наш друг. Кто-то вызывает лифт, открывается дверь — стоят две бабули. С нами двухметровый дядька в спальном районе. Стоим мы втроем молчим. Стоит он — смотрит на нас. Стоят бабушки. И кто-то — то ли я, то ли Дима — догадался спросить: «Вы заходите?». Они просто ничего не ответили и стояли с открытыми ртами. Двери закрылись, и лифт поехал вверх. Рик нас потом спрашивал: «А что не так со мной? Они испугались? Что случилось?» — «Они просто не ожидали тебя увидеть».

АМ: Не зашли из принципа, любят Надежду Бабкину.

АК: Но при этом артист из Детройта приехал в Россию, жил у нас дома, питался какой-то жареной курицей из «Макдоналдса». Мы спрашиваем: «Что ты чувствуешь вообще? Ты все-таки из Америки». Он говорит: «Ребят, слушайте, мне классно, вот сижу, пью с вами чай, запивая Red Bull. Я как в кино: будто шпионы вокруг. Классная речь ваша чумовая».

АМ: А как вот, интересно, человек согласился? Понятно, как делать букинг, когда у вас лейбл и 8 лет истории за спиной. А как было с первым артистом? Письмо написали?

АК: Да, мы ему написали письмо.

ДА: Мы очень долго выбирали, звали сначала каких-то других артистов. Они были заняты. Вот, собственно, и всё. Написали письмо. Мы ж с тобой международники, по-английски говорим. Нашли почту агента, в то время еще был такой сервис MySpace, все артисты тусовались там, общались между собой, выкладывали туда свою музыку. Мы нашли там агента Рика, написали письмо: «Привет, мы из России, сколько стоит?». Нам выставили максимальную стоимость. Мы согласились. У нас на борту был человек (не участник проекта), который дал нам несколько дельных советов. Ничего сложного.

АК: Ничего сложного, но мы не хватались за звезду первого эшелона. Это был широко известный человек в узких кругах. На тот момент он выпустил две пластинки, которые стрельнули в чартах. Гонорар его был не самый большой, и ему, наверное, самому было интересно приехать в Россию. Поэтому совет о букинге: если вы собираетесь букировать артистов впервые, то начинать надо с чего-то классного, интересного и концептуального, но не стоит сразу лезть к артистам, которые стоят десятки тысяч евро. Они просто не приедут либо отменят поездку в последний момент. Такие вещи тоже происходят. Начинать надо с чего-то маленького, но классного.

АМ: Давайте перейдем к лейблу. Лейбл же сделать несложно нынче?

ДА: Как показывает практика, сложно.

АМ: Я поясню вопрос. У всех есть лейблы…

ДА: Мы…

АМ: Я продолжу пояснять свой вопрос. 80 процентов людей, которые считают, что они музыканты, в какой-то момент говорят: «У нас есть свой лейбл». И выглядит это следующим образом: они записали музыку дома на студии, повесили на нее логотип, придумали название и сказали: «Вот это мой лейбл. Я сам себя издаю». И дальше никуда это не идет. Это такая же затея, как 90 процентов кофеен, которые открывают некоторые хипстеры и закрывают их через неделю или две. И как многие другие бизнесы, которые ничем не заканчиваются. Ваш лейбл, судя по всему, работал по несколько иным правилам.

АК: Если ты делаешь лейбл, связанный с музыкой, и хочешь продавать ее не только через электронную почту и на своей страничке во «ВКонтакте», твоя задача — найти дистрибьютора. А дистрибьютор — это тот, кто занимается выпуском этой пластинки: он ее печатает, делает рекламу, промоушен, раскидывает ее по магазинам. И вот попасть физически на территорию Евросоюза, Америки, Японии и так далее можно, только если у тебя есть дистрибьютор. А дистрибьютор не возьмет тебя на борт, если ты делаешь не очень интересный продукт или что-то, что не будет продаваться. Поэтому первый барьер, который нужно пройти, — поиск дистрибьютора. Мы искали его год. Мы отправляли материал, много с кем общались, но потом нашли дистрибуцию — достаточно большую. Но всё равно вот эти барьеры, которые существуют в индустрии, на самом деле отсеивают большое количество шлака, который пытается туда попасть. Конечно, нужно сказать, что мы выпускаем музыку на виниле. С цифрой всё намного проще: ты ее выложил, и продается она или нет — затрат никаких. Попала в цифровые магазины — лежит и лежит. Ничего страшного. А тут тебя должны напечатать, распространить, купить. За месяц мы сделали cолд-аут полностью — 300 копий улетело.

АМ: И стало понятно, что это будет работать.

АК: И главное, что в нас поверил дистрибьютор. Если бы пластинка не продалась, вторую пластинку просто бы не напечатали.

АМ: А кто выбирал контент, который вы издаете?

АК: Мы совместно.

ДА: Надо понимать, что, поскольку мы занимаемся музыкой достаточно давно, нас окружает большое количество ребят, с которыми мы начинали. Многие из них добились хороших результатов в плане музыкального продакшна и остального. Они точно так же выпускают музыку за рубежом на ключевых лейблах. Поэтому здесь вначале не было проблем. Другой вопрос, что мы достаточно быстро продали первую пластинку, после чего у нас был небольшой ступор: долго не могли определиться с тем, что будем выпускать дальше. И мы отслушали очень большое количество материала. Последняя пластинка, которую мы выпустили, — это запись, сделанная 16 лет назад в городе Северодвинске на каком-то простом домашнем компьютере очень талантливого музыканта Kausto, который недавно активизировался после шестилетнего перерыва. Человек просто не занимался музыкой, решил, что ему это не нужно. Но сейчас ренессанс всего этого движения. И мы решили его выпустить.

АК: Важно сказать не только о том, что мы быстро продали пластинку. Мы взяли музыканта NOCOW — Лешу Никитина, и он выдал невероятный по качеству тюн. Нельзя делать вторую пластинку хуже первой. Мы стояли перед серьезным выбором: как не опустить планку, чтобы пластинка не уступала первой, а лучше бы еще и выиграла. Концепция лейбла сначала была завязана на русскоязычных музыкантах, но пока мы искали вторую пластинку, появился лейбл «ГОСТ звук», который полностью занял эту нишу, — самый большой лейбл про русскую электронную музыку. Там выпускается строго русская сцена. Ребята построили вокруг этого всю историю, потому что вокруг любого музыкального продукта должна быть история. Они создали сказку об этом, и мы поняли, что сосредотачиваться только на русских музыкантах нет смысла, и следует заняться коллаборациями и так далее.

АМ: А рынок-то есть?

АК: Рынок есть.

АМ: У нас?

АК: У нас, да.

ДА: Музыканты есть.

АМ: Я про спрос. Я понимаю, что музыканты есть.

АК: Всё очень просто: мы сделали предзаказ на пластинку. Мы понимаем, что не продаем Rolling Stones миллионными тиражами. Продать 300–500 пластинок — это крутой результат. Это штучные вещи, которые собирают коллекционеры, диджеи и так далее. Цифру мы выпускаем намного позже. Предзаказ сделали порядка 150 человек из России. Рынок есть, спрос есть, но нет производства. Сейчас вот в Латвии русские ребята открыли завод.

АМ: Ближайший, получается. До этого был в Чехии или Польше?

АК: Мы печатаемся в Голландии.

АМ: Где-то в Восточной Европе есть еще машина, которая печатает пластинки.

АК: Вот сейчас Андрей Алгоритмик, директор Powerhouse, открыл в Латвии завод.

АМ (аудитории): Ребята, вы можете писать вопросы в телеграм-чат. Если вы не будете этого делать, мы продолжим разговор о том, что нам троим интересно, а вам, может быть, не очень. Заранее прошу прощения. Надо сделать как-то наш разговор более публичным. Давайте перейдем к фестивалю. В какой момент вы поняли, что надо делать Present Perfect? Это первый большой фестиваль, который вы сделали? Пожалуйста, Дима.

ДА: Это первый фестиваль, который мы сделали. Ему предшествовала определенная история после нашего сокращения из рекламного агентства. Мы делали вечеринки долго и упорно, запустили лейбл, а потом поняли, что нам нужно на что-то жить, и устроились на работу.

АМ: То есть до этого момента всё это было в лучшем случае в ноль?

ДА: Ну это да. Но тогда позволяла совесть: можно было тусоваться и ничего не делать. Слушать музон, ходить на вечеринки.

АК: И есть шаверму.

ДА: Потом начали появляться другие жизненные запросы, пришлось устроиться на работу. Естественно, каждый из нас ее долго выбирал. Артем, расскажи.

АК: Расскажу, да. Саша, ты помнишь, где мы познакомились?

АМ: Нет, не помню. Ну то есть я думаю, что ничего страшного не было.

ДА: Про фестиваль мы сегодня не поговорим.

АК: Чтобы сразу развеять мысли по поводу того, что можно просто взять и сделать фестиваль, ничего не умея: это, конечно, неправда. Так как мы выстраивали свою жизнь вокруг музыки, то и работу старались искать, которая так или иначе относится к этой индустрии. Я долгое время работал на стороне партнера, мы с Димой еще работали арт-директорами в каком-то странном ресторане, я помню. Там познакомились с брендом алкогольным. Я работал на стороне алкогольного партнера и пытался понять, каким же образом и зачем люди вообще становятся партнерами. И в какой-то момент, Саш, мы снимали видео про коктейли в баре.

АМ: А я был там, да?

АК: И дегустировал.

АМ: А, да-да-да. На Казанской.

АК: На Казанской. И Саша рассказывал, что он чувствует в этот момент.

АМ: А зачем я это делал?

АК: Не помню, видео для бренда.

АМ: Деньги мне не платил никто?

АК: Насчет денег не знаю.

АМ: Я знаю.

АК: Ну просто, значит, выпить зашел. Час дня, вторник, по-моему.

АМ: Если нас читают дети: алкоголь — это плохо, ребята.

АК: Да, мы пьем чай, как я говорил изначально.

ДА: С Red Bull.

АМ: В вас увидели идею?

АК: Да, увидели идею, какой-то фреш, который нужен не только людям в столицах. Под эту историю можно привлечь тех же самых региональных промоутеров и публику. Это свежий взгляд — например, взять необычную площадку, украсить ее, разрисовать, позвать художников.

АМ: Дима, вопросы к тебе из телеграма: «Как определяется материал — годный и окупаемый? На основе собственных предпочтений или ведется какой-то опрос аудитории?»

ДА: Если говорить о лейбле, то музыки безумное количество. Ее очень много. Миллион жанров и всего остального. Поэтому ты ориентируешься исключительно на свои музыкальные предпочтения. Это может быть смежное звучание с тем, что ты делаешь в качестве букера: каких артистов привозишь и то, как хочешь звучать. Лейбл — это рупор всей нашей музыкальной деятельности. Если пластинка выходит с печатью Roots United, это имеет к нам непосредственное отношение. Это то, как мы себя ощущаем, то, как мы хотим звучать для всего мира.

АМ: Вкусовщина.

ДА: Естественно, есть понимание рынка, потому что все так или иначе увлекаются музыкой, мониторят музыкальные магазины, слушают миксы и так далее. Музыкальный контент, как и вся мода, цикличен. Если говорить о том, что мы хотели выпустить 4 года назад, то сегодня мы об этом бы не подумали. Поэтому нужно еще, конечно же, чувствовать дух времени. Но при этом в случае лейбла хочется, чтобы музыка была надолго. Есть что-то модное, а есть что-то не модное. Сегодня послушал, хайп ушел, после этого тебе уже неинтересно. Что касается первой пластинки, ее хочется слушать постоянно. Она вне времени абсолютно. Но при этом сделана по определяющим канонам.

АМ: Хорошо, а как вы выбираете музыку для фестиваля? Ты садишься с ребятами и вы рисуете какую-то схему?

ДА: С букингом на фестиваль немного по-другому дела обстоят. Во-первых, мы прежде всего отталкиваемся от количества сцен. Нам нужно понять концептуальное звучание каждой сцены. После того как ты определился с контентом, наполнением сцены, художественным решением. Потому что, если мы говорим о фестивале в прошлом году, была сцена Garden — она такая зеленая, красивая, мы ее специально оформили, решили, что такие декорации будут подходить к хаус-музыке. И наоборот: в более индустриальной локации логичнее будет звучать техно. В мейнстейдж — сильные имена, хедлайнеры, на которых будет приходить большее количество людей. Мы определились со сценой и начали проработку артистов. В этом году на фестивале заявлено порядка 25 иностранцев, при этом запросов было отправлено порядка 250 артистам.

Здесь еще важен момент SMM-спроса на музыкантов: рынок растет, появляется большое количество медиаресурсов, промоутеров, каждый год в Европе проходит 15–20 действительно интересных фестивалей. Некоторые из них управляются со стороны больших фестивальных брендов, которые решают: «Сегодня мы сделаем фестиваль в Швеции, завтра в Африке, послезавтра в Финляндии». Соответственно, растет спрос на артистов. Договориться с ними сейчас не так просто, как это было 4 года назад, когда ты в начале года отправляешь зарос и тебе бронируют дату на конец года. Нет, сейчас ты должен выдержать определенную конкуренцию. Плюс есть момент по ценообразованию. На примере одного артиста могу сказать, что 3 года назад он стоил 4 тысячи евро, 2 года назад — 6, год назад — 8, сегодня — 10. За это время он выпустил один альбом. Рынок тоже растет, и момент ценообразования играет большое значение.

Ну а в остальном это такой музыкальный эгоизм, по большей части 50 процентов — это те артисты, которых мы сами любим и хотим послушать. В остальном мы отдаем себе отчет в том, что люди должны приходить на музыкантов, на какие-то имена и большая часть бюджета тратится на хедлайнеров. Но мы выбираем только тех, кто, по нашему мнению, соответствует духу фестиваля. Мы никогда в жизни не привезем Tiësto. Мы пошли с самых низов — этих вечеринок на 75 человек. У нас есть понимание музыкального контента, мы понимаем свои музыкальные корни.

АМ: Когда вы впервые пришли на свою нынешнюю площадку — Музей стрит-арта, вам сразу удалось договориться на проведение фестиваля? По факту все фестивали, которые пришлись на наши 20 лет, были ночные, было круто. Потом всё изменилось. Они стали семейными, и старейший независимый фестиваль — так он брендирует себя — Stereoleto превратился, в общем, в семейную историю. Он идет днем — и совсем не так, как было, когда мы ездили передавать друг другу браслеты в Молодежном театре через ограду. Вы реально возвращаете нас в ту историю, которая была в мои 20 лет. Но я представляю, что происходит, когда вы приходите в любое место и говорите: «Мы хотим сделать фестиваль электронной музыки. Он будет ночной».

АК: Мы никогда не приходим и не говорим, что хотим сделать фестиваль электронной музыки.

АМ: А что вы говорите? Мы хотим провести у вас небольшую встречу друзей?

АК: Вернемся к тому, что очень важно работать с разными аудиториями, к каждому находить свой язык и свой подход. У нас в команде есть фестивальный продюсер, технические директора и так далее. Эти ребята выглядят намного серьезнее, чем мы. У нас немножко образ шалопаев. Мы приходим, рассказываем, что мы делаем музыкальный проект, привозим определенных артистов, работаем с художниками, которые будут делать декорации. Объясняем назначение, рассказываем о партнерах, которые нас поддерживают. Естественно, у нас есть юрлицо, которое постоянно проверяется различными органами, мы занимаемся джиаром, то есть у нас есть отзывы, есть публикации в прессе.

Естественно, когда мы приходим к дяденьке, который управляет каким-нибудь заводом и знать не знает, что такое рейв, мы не говорим: «Дружище, мы будем танцевать у тебя». Мы оборачиваем это в упаковку, которая будет доступна той ячейке аудитории, с которой мы сейчас общаемся. И естественно, нельзя сделать что-то на заводе, не имея комплект документов, не пройдя проверки от МЧС: нужно использовать негорючие материалы, должны быть расставлены огнетушители, необходимо рассчитать нагрузки по размещаемым конструкциям: экраны, заезды, монтажи, демонтажи, документы, предоплаты, юрлицо — это опять же барьеры.

АМ: Мне кажется, это нормально, так и должно быть.

АК: Конечно, так и должно быть. Ты спрашиваешь, как мы это делаем, — мы делаем это так же, как любой продюсер, который приходит в «Юбилейный» и делает корпоратив «Пятерочки». Глобально правила те же: ты так же заключаешь договор, действуешь так же, но начинка другая. С Музеем стрит-арта мы договорились не сразу. Вообще, площадка — один из главных геморроев в жизни любого организатора. У площадки очень много ограничений, она выставляет какие-то определенные условия. В Музее стрит-арта находится огромное количество работ, которые нарисованы топовыми художниками со всего мира. И фестивальная концепция должна хоть как-то пересекаться с тем, что происходит вокруг. И музыкально, и визуально, и концептуально. Так получилось, что мы пришли в Музей стрит-арта, когда он только появился. Они сами еще не понимали, что со всем этим делать. Мы не понимали — и они не понимали. Мне кажется, у нас поэтому всё и получилось. Это сейчас Музей стрит-арта — топовый музей, а Present Perfeсt — фестиваль, который идет третий год, а тогда это было так: «Здравствуйте, а у нас фестиваль». — «А у нас музей». — «Попробуем?» — «Попробуем».

АМ: Вот как это было. Можно было так долго не рассказывать.

АМ: «Есть ли сопротивление властей со стороны города против ренессанса электронной музыки?». И как вы можете прокомментировать уход фестиваля Outline?

АК: Мы никак не хотим комментировать ситуацию с Outline и Arma17. Их искренне жаль, и очень жаль, что эти вещи происходят в нашей стране. Мы не можем давать оценку происходящему, потому что ни вы, ни я, ни, мне кажется, Arma17 не знает, что происходит. Это тайна, покрытая мраком. Разводить слухи, сплетни и пытаться это мусолить в 350-й раз, я думаю, достаточно бессмысленно. Наше отношение к этому сугубо человеческое. Очень жаль, что такие проекты уходят из нашей страны, потому что нашей стране они нужны больше, чем за рубежом. Там достаточно большой рынок и так далее.

АМ: «Есть ли сопротивление властей против ренессанса…»

АК: Нет.

АМ: Вопрос про сопротивление властей мне кажется высосанным из пальца, потому что, я думаю, никто не против. А если наоборот: есть ли какая-то поддержка?

АК: Нет.

АМ: Третий вопрос, чтобы до конца разобрать эту ситуацию. А вы обращались за этой поддержкой?

АК: Нет. Мы работаем с культурными институтами, с Гёте-институтом, с Нидерландами, с посольствами, с которыми занимаемся культурным обменом.

ДА: Нас поддерживают, что удивительно, иностранные культурные институты. Позавчера мы получили подтверждение и финансовую поддержку от голландского консульства, от Гёте-института, но не от правительства Санкт-Петербурга.

АК: Но мы и не обращались. У страны сейчас полно своих проблем. И без нас.

АМ: «Востребованы ли наши музыканты за рубежом?»

АК: Да.

ДА: Да.

АМ: Спасибо за ответ.

АК: Достаточно открыть чарты любого крупного онлайн-магазина по продаже музыки.

АМ: А как вы думаете, в чем причина?

ДА: Причина не только в музыке, а в образе, сложившемся вокруг нашей страны. Загадочная закрытая Россия.

АМ: А почему русский парень с гитарой не в топе, а русский парень с вертушками — в топе?

АК: Потому что электронная музыка вообще в мире находится на очень серьезном подъеме. А всё, что связано с Россией — вне политики и вне канала BBC, — это очень интересно за рубежом. Вспомните того же Гошу Рубчинского — это сейчас топовый дизайнер, и безумный хайп вокруг него. А вся его концепция создана вокруг старой, советской культуры: 1989–1991 годы. Эти ребята с окраин. Электронная музыка — это же часть современного искусства. А искусство из России всегда было интересным.

АМ: Привлекательность была в запретности, мне кажется. А сейчас запретности никакой.

АК: Образ. Привлекает образ.

ДА: Есть пропаганда и всё, что связано с этим. Какой имидж у страны на Западе, скажем. Конечно, зависит еще от личности: насколько тебе это может быть интересно. Мне, допустим, очень хочется съездить в Северную Корею. В силу моего склада и моего характера. Мне кажется, чем более закрыта и противоречива страна, тем она интереснее. Для меня очень показателен тот момент, что в этом году к нам снова едет Boiler Room. И мы точно знаем, что большое количество фестивалей их зовут, а они не едут. И мы один из трех фестивалей в мире, на котором они решили делать свою сцену уже второй год подряд.

АМ: А конкуренты есть у вас в стране?

АК: В каком смысле?

АМ: В смысле фестивалей.

АК: Фестивали нам не конкуренты. Фестивали — наши партнеры. Всё, что касается выставок, фестивалей, концертов и всего прочего, — это вещи, направленные на то, чтобы люди как можно больше погружались в культуру. Главные наши конкуренты — это телевизор и футбол. То, что заставляет людей сидеть дома. Всё остальное, что существует внутри круга под названием «культура», помогает людям расширять свой кругозор, лояльнее относиться к каким-то вещам, круто проводить время.

АМ: Это прекрасно. Отличный гуманитарный разговор. Но есть конкретная аудитория с конкретными деньгами. И если они купили билеты на один фестиваль, то не купили на другой — например, на ваш.

АК: Ерунда, неправда. Мы тут столкнулись с такой историей: у нас есть серия мероприятий, называются Off. Мы их делаем в центре дизайна Artplay, который совсем недавно открылся. В апреле в городе было четыре крупных мероприятия. И они шли еженедельно. Делали ребята из m_division, наверняка вы все их знаете. Arma17 приезжала, мы были перед ними за неделю. И на все эти мероприятия была проходимость от 2 до 3 тысяч человек. Хотя все жутко переживали, что кто-нибудь один да останется без публики. Каждое мероприятие было набито битком. Ажиотаж был очень большой. Так как в Москве сейчас всё стало очень локальным и ушло в клубы, этот клубный туризм «Москва — Петербург» вернулся опять. Тем более появился «Сапсан». Сел, приехал, потусовался и уехал.

АМ: Да, утренним в 5:45. А почему вы в Москву не уехали, кстати? В Москве всё то же самое, что вы делаете. Это объективно так. И объективно проще.

ДА: Там другая среда, другие люди. Там другой менталитет абсолютно, другой город с другим настроением. Я себя лично там некомфортно чувствую.

АК: Дело в том, что Present Perfect будет себя чувствовать там некомфортно. Present Perfect — петербургский фестиваль, фестиваль о Петербурге. Он содержит концепцию человека, который живет в этом городе. Чем отличается фестиваль Present Perfect от остальных фестивалей? Тем, что он петербургский. Наш фестиваль в целом о Петербурге: искусство, стрит-арт, архитектура. Нельзя фестиваль о Петербурге увезти в Москву.

АМ: Тем более две P в названии.

АК: Тем более две P в названии.

АМ: Хороший нейминг.

Студент из зала: Здравствуйте.

АК: Здравствуйте.

Студент из зала: Меня зовут Артур.

АК: Очень приятно.

Студент из зала: Вы были на Boiler Room 8 июня?

АК: Да.

ДА: Да.

АМ: И как вам на 25-й минуте? Понравилась световая программа или нет?

Студент из зала: Три года назад на Boiler Room люди не совсем понимали, что происходит. И почти не танцевали. Интересно услышать ваше мнение по поводу прогресса в этом плане.

АК: Да всё очень просто. Чтоб, Артур, вы понимали, мы с Boiler Room 3 года назад и познакомились. Мы помогали ребятам с площадкой и техническим обеспечением. Собственно, в этом году мы делали вместе с московской командой и Boiler Room весь продакшн этого мероприятия. Что изменилось? А изменилась аудитория. Потому что за эти 3 года произошло такое количество событий, открылось такое количество крутых мест и настолько аудитория воспитала свой музыкальный вкус и поняла, как можно и как нужно тусоваться и вообще, что такое Boiler Room. Наcколько это глобальная штука. Они и так тусуются каждую пятницу, субботу и воскресенье — Конюшенная рвется на части.

ДА: А тут еще и в четверг можно.

АК: А тут еще и в четверг можно. Это же вообще супер. Поколение выросло следующее, вот в чем дело. Поколение сменилось. 3 года назад ребятам было по 15. Сейчас им 18. А это ого-го.

Молодой человек из зала: Здравствуйте. Как вы видите свою целевую аудиторию? Что это за человек, который ходит к вам на фестиваль? Я вот услышал о нем впервые сегодня. Думаю, пойти к вам или нет.

АК: Что, Дим, не позовем его?

ДА: Мы просто убрали этот слайд из презентации на второй год. Когда ты делаешь фестивали на 8–10 тысяч человек, то понимаешь свою целевую аудиторию. Молодые люди, свободомыслящие, интересующиеся творчеством, искусством, музыкой.

АМ: Важно, что молодые — это до 29.

АК: Не-не-не.

АМ: Вот его еще пустят, а тебя уже нет.

АК: Ребята, смотрите, всё очень просто. Если мы сейчас отключим эти маркетинговые штуки: «менеджер со средним достатком» и так далее, всё элементарно. Это человек интересующийся. Невозможно прийти на фестиваль, если ты хотя бы немножко не заинтересован в том, что там происходит. Если тебе не интересно искусство, если тебе не интересна такая музыка, если тебе не интересно такое времяпрепровождение. Это люди, заинтересованные хотя бы в одном из этих моментов.

Ты сказал про возраст. С 6 до 12 вечера на наш индустриальный пикник, как мы его называем, приходят люди, ядро которых от 29 до 35, приходит очень много людей с детьми. Есть чем перекусить, что посмотреть, можно походить, послушать музыку. Почему вы о нас никогда не слышали? Наверное, вам просто не очень интересно, что у нас происходит. Если эта лекция заставит вас в это погрузиться и вас это заинтересует, то мы вас очень ждем. А может, вы другим живете. Может, вы поэзией живете. Может, вы живете высокой модой. Автомобилист, может быть, вы наконец. Черт его знает. Может, вы в походы ходить любите. Мы же не знаем этого. Поэтому…

АМ: Поэтому берите рюкзак, приходите, ставьте палатку — только не забудьте купить билет.

АК: Например.

Девушка из зала: Здравствуйте, ребята. Я хотела узнать, как вы работаете с партнерами, со спонсорами, как вы вообще впервые привлекли деньги на свой фестиваль? Насколько это выгодная история и как распределяются деньги: сколько спонсорских, сколько от продажи билетов — хотя бы в процентах.

АМ: «И заплатили ли вы налоги, потому что я работаю в налоговой и гоняюсь за вами уже давно».

Девушка из зала: Ну а чего, раз уж мы так много про организацию говорим.

АК: Мы ответим, мы ответим. Извините, что я так много говорю.

АМ: Видно, что всех интересует музыка, поэтому Дима молчит.

АК: Слушайте, давайте разберем кейс. Сегодня мы встретились с вами, потому что нас сюда позвали СПбГУ и бренд «Билайн». Почему бренд «Билайн» стал нашим генеральным партнером? Потому что цель, которую преследует «Билайн», и аудитория, с которой они сейчас работают, фокус на нее, совпадают с нашим фокусом. То есть «Билайн» — это технологичный партнер. В лиде нашего мероприятия есть три слова: «музыка», «искусство» и «технологии». Бренд «Билайн» попадает в категорию «технологии». Соответственно, с «Билайном» мы будем делать какие-то очень интересные вещи (я не могу вам сейчас рассказать об этом подробно). Мы будем делать вещи, которые помогут гостям интересно проводить время на фестивале. Узнавать что-то новое о нем. Показывать новые технологии, которых вы еще не видели.

Мы выбираем бренды и бренды выбирают нас в том случае, если наши цели и идеи совпадают. Если мы разделяем ценности друг друга, если мы разделяем ценности бренда, а бренд — ценности фестиваля, то у нас получается партнерство. А что касается того, сложно ли было найти партнеров на первый фестиваль — да, очень сложно. Когда вас никто не знает и вы приходите к какому-нибудь дяде и говорите: «Привет, у меня фестиваль!», он отвечает: «Классно, что у тебя фестиваль. Привет-пока». Твоя задача — заставить его в тебя поверить. В этот момент помогают контакты, которые ты нарабатывал за это время долго-долго. Какие-то люди за тебя поручатся и скажут: «Да, этот человек не исчезнет завтра с суммой, которая у него окажется на счете». Деньги распределяются в соотношении: 40 % партнеры, 40 % — билеты, 20 % — всё остальное.

Девушка из зала: Артем, Дмитрий, вопрос к вам обоим, чтобы разгрузить немножко Артема. Считаете ли вы то, чем вы занимаетесь, работой мечты и как не возненавидеть любимое дело?

ДА: Артем уже, наверное, ответил в своем вступительном слове. В моем случае — да, это работа, к которой я стремился с самого начала. Передо мной в 19 лет встал выбор: продолжать обучение и стремиться стать дипломатом, госчиновником и прочее, но, слава богу, в студенческом центре мне дали отпор и не взяли на практику. И я тогда просто из чувства вредности начал думать о том, чем бы еще хотел заниматься. Выбрал для себя два направления: реклама и музыка. Попробовал — за год понял, что музыка — то, с чем мне максимально по пути. И долгое время визуализировал какие-то картинки в юношестве, когда засыпал. Фестивали, артисты, вечеринки.

АМ: И ты с рацией.

ДА: Да-да-да. Это то, к чему мы шли, но всё это затянулось, конечно. Путь длиной в 8 лет — это совсем не маленький путь. Наверное, в сознательном возрасте его можно проходить быстрее. Но поскольку мы были юны, мы были как слепые котята.

АК: А возможно, в сознательном возрасте нам просто бы не хватило терпения или ресурсов.

ДА: Я всегда бегу на работу и не спешу с нее уходить. Мне очень нравится то, чем мы занимаемся. Мне кажется, это толково, полезно, интересно. А второй вопрос был «Как не возненавидеть эту работу?». Ой, я не знаю. Сплошные плюсы. С каждым годом всё больше и больше.

АК: Лучше спросить, как здоровье свое сохранить. Это более актуально.

АМ: Это через 3 года мы встретимся и обсудим. Мне будет ближе к 40.

Молодой человек из зала: Вопрос простой. Видите ли вы драконов?

АК: Да, мы постоянно видим драконов.

ДА: Хочу от себя добавить, поскольку все здесь сегодня собрались и я надеюсь, что некоторым из вас понравился такой формат: мы в этом году вводим большой классный образовательный блок. Очень много интересных спикеров, в том числе из-за границы. Вернее, в основном из-за границы. Это представители того же Boiler Room, приедут ребята из Голландии с Red Light Radio, приедут представители крупнейшего музыкального ресурса Resident Advisor, который в принципе освещает всю музыкальную электронную сцену, приедет европейский фестиваль, который раз в десять крупнее, чем мы со своим кейсом, будут музыканты давать воркшопы. Будет большая открытая лаборатория звука, где любой сможет принести свой музыкальный девайс и заняться музыкой. Всё это будет в Новой Голландии 28 июля с бесплатным входом. Будем рады вас видеть.

АМ: Кому отдаем билеты?

АК: А мы по одному будем давать? Давай один дадим девушке, которая спрашивала, как не возненавидеть работу.

ДА: А второй из принципа отдадим человеку, которому это неинтересно.

АМ: Чтобы он пришел.

АК: Ну хоть продаст. Денег заработает.

АМ: Мы на этом заканчиваем финальную встречу сезона «Можно всё». Спасибо большое, ребята. Я довольно долго занимаюсь журналистикой в сфере культуры, и это, пожалуй, самые молодые из тех организаторов, которых я знаю, добившиеся такого результата. Потому что все остальные, кто делает большие мероприятия в нашем городе, старше. Это здорово, что наше поколение стало активным. Значит, следующее, которое придет за нами, будет еще более активным. Когда ты летишь в самолете в Петербург из Германии, с тобой летят люди строго «50 плюс», за исключением русских. Потому они летят смотреть на самый красивый город. Это не молодежный туризм. И это меня тревожит, потому что я знаю, что в городе куча всего для молодых, но про это никто не знает. То, что делаете вы, — это совершенно новое лицо города. Надо сказать вам большое спасибо за это. Вот, собственно, и всё. До новых встреч!