Это мы создаем альтернативную энергию: кто в Петербурге производит электричество из мусора на свалках и делает топливо из борщевика

В партнерском материале с «Газпром нефтью» «Бумага» рассказывает о петербуржцах, которые занимаются альтернативной энергетикой: производят электричество из свалочного газа и собираются добывать технический спирт и уголь из борщевика.

Сколько домов можно осветить благодаря энергии со свалки и как это делает мусорный полигон безопасным? Зачем производить уголь, сахар и спирт из борщевика и как превратить опасный сорняк в полезное растение? Рассказывают руководители компаний Vireo Energy и «Каприкон».

Алексей Ющук

Гендиректор компании Vireo Energy

Как производят электроэнергию на свалке?

Мы работаем на мусорном полигоне в Гатчине, здесь установлено оборудование, которое вытягивает из бытовых отходов свалочный газ.

Прямо в горе мусора находятся скважины, которые, как пылесос, вытягивают газ. По трубам газ поступает в систему осушки, затем очищается и поступает в двигатели, которые вырабатывают электроэнергию. И она по линии электропередач уходит на продажу в местную сетевую компанию.

Двигатель, по сути работает так же, как автомобильный двигатель внутреннего сгорания. Только в машине он приводит в движение колеса, а у нас он приводит в движение генератор. Весь процесс длится меньше минуты, то есть никакого накопления нет.

В Европе это не новый бизнес, он лет 60 там существует, а в России это по-прежнему считается каким-то ноу-хау. Поэтому мне приходилось и участвовать в разработке законодательства, и вести переговоры с властями. Мы иностранная компания, и вкладываем в проекты только собственные инвестиции, но при этом мы обязаны договориться не только с полигоном о том, что будем на нем работать, но и с правительством региона. И далеко не все разрешают.

Наша компания работает в России с 2012 года, но запустить первую очередь производства в Гатчине удалось только в 2015 году. Сейчас мы заняты запуском второй очереди.

Нашей электроэнергии хватает сейчас для обслуживания многоквартирных домов, в которых живут 10 тысяч людей. Когда построим вторую очередь, будет 20 тысяч. То есть за счет свалки можно будет осветить микрорайон.

Как вы попали на эту работу?

Я учился в петербургском университете путей сообщения, ПГУПСе, на инженера. Вторая моя специальность — экономист. После окончания университета пять лет проработал бизнес-консультантом. И моим последним клиентом была шведская компания Vireo Energy, которая занималась проектами по переработке свалочного газа. Сначала мы их просто консультировали, а потом они позвали меня на работу, и за шесть лет я дорос до генерального директора.

Мне важно, что это не только инвестиционный и энергетический проект, но и экологический. Если бы сейчас в России начали перерабатывать абсолютно весь мусор, а не вывозить на полигоны, то через 15 лет свалочный газ просто закончился бы, и этот бизнес перестал бы существовать. Но я этому был бы только рад, потому что огромная экологическая проблема решилась бы.

Почему вашу работу не может выполнить кто угодно?

Во-первых, чтобы работать в этой сфере, нужно иметь базовое инженерное образование. Профильных специалистов по альтернативной энергетике в России практически не готовят. Поэтому у нас почти все сотрудники по образованию — инженеры, кроме, наверное, бухгалтерии.

Во-вторых, искать информацию по альтернативной энергетике, и конкретно по переработке газа, непросто. В России это новое направление, по нему нет готовых учебников и методичек.

В-третьих, далеко не все хотят постоянно находиться рядом со свалкой. У меня очень многие друзья не понимают, почему я работаю на полигоне, в то время как мог бы спокойно сидеть в офисе. Но в любом бизнесе, связанном с производством, невозможно управлять процессом по фотографиям. Как минимум раза два в неделю приходится приезжать на свалку. Приезжаешь такой чистенький в рубашке и костюме, а тут надеваешь резиновые сапоги и идешь по горе мусора.

Есть вещи, которые можно понять только на опыте. Например, важны диаметр и высота скважины и даже ее цвет. Нужно сделать так, чтобы оператор погрузчика среди ночи в любую погоду увидел крышку скважины и не засыпал ее мусором. Поэтому они у нас покрыты светоотражающей краской. Но ни в какой инструкции не указано, что нужно так делать.

Что самое сложное в вашей профессии?

Среди главных трудностей — непредсказуемость. Свалка похожа на пищеварительную систему, живой организм. Ей нужно правильно питаться, то есть нужен постоянный доступ кислорода, который обеспечивают, «прокалывая» свалку специальными штырями. И в то же время этот организм нельзя „загонять“ физически, то есть забирать больше газа, чем свалка производит.

Хотя в законах тоже еще много чего хотелось бы изменить. Например, сейчас срок возврата инвестированного капитала для объектов возобновляемой энергетики в России определен законом, это 15 лет. Для российской компании это слишком долго, и поэтому наши инвесторы не идут в эту сферу. Мы пришли только потому, что мы иностранная компания. Государство зафиксировало и доходность на возобновляемую энергетику — 12 % годовых. Опять же, российскому бизнесу нужна доходность хотя бы от 25 %. Сами поставки электроэнергии тоже строго регулируются. Всё это вместе с колоссальным риском сильно снижает желание инвесторов работать на свалке.

Стоит ли заниматься этим делом в Петербурге?

В Петербурге одна крупная свалка в Новоселках. И опасность стать «вторым Волоколамском» для нее не просто существует — я бы сказал, что это уже происходит. Она находится очень близко к жилым районам, даже когда я проезжаю на машине мимо, закрываю окна.

Не бывает чудес — выбросы со свалки сами не исчезнут, а в них основная проблема и заключается. Вся история полигона в Волоколамске не просто про гору мусора, а именно про попадание свалочного газа в атмосферу. И в бизнесе, подобном нашему, получается, что инвестор за свои деньги решает и социальную проблему, и экологическую проблему региона. И еще и электричество производит.

Павел Козбан

Генеральный директор ООО «Каприкон»

Как делать спирт, уголь и электричество из борщевика?

Сейчас мы строим опытное производство по переработке борщевика в технический этиловый спирт и древесный уголь. Завод будет работать в рамках экопарка «Жельцы»  под Лугой, мы вложим в производство 420 млн рублей, в основном это кредитные средства.

Наша идея в том, чтобы скашивать борщевик и производить из него уголь и этанол. До 12 тысяч литров с гектара (сахарный тростник приносит 4550 литров с гектара).  На уголь идет жом (то же, что и жмых), который получается после отжима борщевика. Его смешивают с древесной щепой и проводят в специальной установке процедуру пиролиза, то есть форсируют процесс естественного образования угля. Эти установки производят в Германии — там же мы нашли покупателей для угля. Его можно потом использовать как и обычный древесный уголь, хоть для шашлыков.

Сок, который получается после отжима, идет на биоэтанол. Его можно использовать как технический спирт, добавлять в топливо, или просто использовать как самостоятельное топливо. Спирт из растений сам по себе не инновация: в США, например, его делают из кукурузы, в Бразилии — из сахарного тростника. И эти две страны — мировые лидеры по производству биоэтанола. Просто в случае с борщевиком это решение сразу двух проблем: превращение сорняка в полезное растение.

А в процессе пиролиза к тому же выделяется огромное количество тепла, из которого можно делать электроэнергию. Наш партнер ООО «Жельцы» владеет тепличным хозяйством, и за счет этой энергии мы будем освещать и обогревать их теплицы.

Как вы попали на эту работу?

Я по образованию математик, закончил СПбГУ. Моя компания долгое время занималась радиолокацией, и еще в девяностых мы узнали, что канадцы разрабатывают устройство —  по сути, радар, — который будет прогревать землю, чтобы увеличить урожай. В России похожий климат, и мы сразу подумали, что тоже можем это применять: оказалось, что таким же образом можно бороться с борщевиком — грубо говоря, нагреть семена в земле и «сварить» их, чтобы они больше не распространялись. Но перед тем, как что-то делать, мы начали изучать это растение, чтобы понять, как повлияем на почву. И постепенно выяснили, что оно может быть не только опасным, но и полезным.

Считается, что борщевик — это только причина сильных ожогов. Но мы нашли способы делать из борщевика уголь и этанол, а потенциально — сахар. После правильной обработки борщевик можно использовать даже как комбикорм. Изначально, кстати, борщевик и высаживали как растение для производства силоса, корма для скота, просто оказалось, что молоко от него горчит, а пробовать разные виды обработки и сочетаний с другими растениями никто не стал.

Почему вашу работу не может выполнить кто угодно?

Для того чтобы начать что-то делать с растением, хоть выращивать, хоть уничтожать, нужно его изучить. Из-за того, что этого никто не делал, и начались все проблемы. Поэтому мы постоянно занимаемся исследованиями, проверяем свои теории, сотрудничаем с биологами из Тимирязевской академии и партнерами из других стран. От некоторых идей пришлось отказаться, потому что реализация оказывалась нерентабельной. В итоге на одни только исследования и подготовку ушло больше десятка лет.

На всех этапах приходится продумывать каждую мелочь. Например, мы арендуем трактор и роторную установку, во всех машинах герметичные кабины, а у водителей есть специальные костюмы химзащиты на случай, если им понадобится выйти. Но часто борщевик растет возле водоемов, где его очень трудно собрать. И для этого пришлось найти отдельный трактор, английского производства, который придумали для срезания камышей. Он может проехать там, где обычная машина не проедет.

Что самое сложное в вашей профессии?

Самое сложное — нехватка денег, и то, что законодатели к нам не прислушиваются. У борщевика есть огромный потенциал, часть которого может не оправдаться. Например, причина ожогов — соединение фуранокумарин, которое есть в составе этого растения. И эти же вещества добавляют в лекарства от онкологических заболеваний. У борщевика невероятная урожайность, и конечно, он гораздо дешевле, чем водоросли, из которых фуранокумарины добывают сейчас. Возможно, заменить водоросли не получится. Но чтобы это понять, нужны исследования и эксперименты, а их никто не проводит.

Моя мечта — делать из борщевика сахар, и здесь те же проблемы. Свекольный сахар отличается только тем, что его можно производить только сразу после сбора урожая, иначе сахаров в плоде уже не останется. Поэтому его делают всего несколько месяцев летом и осенью, а остальное время заводы простаивают. Мы предлагали одному из заводов по производству сахарной свеклы запустить тестовое производство [сахара из борщевика]. Но производители заявили, что это им не интересно.

Стоит ли заниматься этим делом в Петербурге?

Вокруг Петербурга огромные территории заняты борщевиком, он растет даже вокруг детских пионерлагерей и дач, но травить его гербицидами — это значит решать проблему, создавая вместо нее еще большую.

В 2011 году правительство Ленобласти приняло программу по борьбе с борщевиком Сосновского (так называется наш, местный вид). И она, по сути, уже провалена. В этой программе нет никакой научной базы, которая объяснила бы, почему борщевик стал таким инвазивным, и что это вообще за вид такой. А одна из причин просто в том, что земли были заброшены, их никак не обрабатывали. И теперь в рамках государственной программы эти земли обрабатывают гербицидами, которые сами по себе вреднее, чем сорняк.

Что отличает вашу профессию