Александр Малич: Впервые за историю проекта «В Петербурге #можноВСЁ» мы встречаемся с человеком моложе меня. Женя Любич, что называется, DIY, Do It Yourself, — девушка, которая за несколько лет превратилась из артистки, про которую говорили «Может быть, что-то получится», в фантастическую певицу и прекрасную singer and songwriter. Начну с того, что мы с Женей на «ты», давно знакомы.
Женя Любич: Это правда.
АМ: Женя, скажи, пожалуйста, почему ты не уехала из Петербурга?
ЖЛ: Я очень люблю родной город и здесь пишу песни. Петербург вдохновляет на творчество многих людей, и я не оказалась исключением. Мне нравится иногда уезжать в связи с гастролями или отдыхом, но еще больше нравится возвращаться в этот город вновь и вновь: он всегда меня встречает с душой и сердцем.
АМ: То есть у тебя никогда не возникало желания переехать?
ЖЛ: Иногда бывают мысли, что было бы здорово жить в более теплой стране. Я не только пишу песни, а еще их и пою: на состояние моего организма, на связки и прочие физиологические моменты влияет климат, воздух и отсутствие солнца. Но в связи с тем, что я родилась в Петербурге, мне здесь жить легче, я привычна к этой ситуации. У меня свои отношения с этим городом — очень особые. Петербург — мое благословение и мое проклятие.
АМ: Правдива ли история о том, что ты начала писать песни, когда услышала группу Nirvana, которая тебе сначала не нравилась?
ЖЛ: Началось всё с того, что мне очень нравилось себя проявлять по-всякому: и петь, и танцевать. Я даже какое-то время занималась хореографией. Когда нам в школе задавали учить стихи, я обнаружила, что мне проще выучить длинное стихотворение, если подобрать к нему свой мотив, мелодию. Даже не то что проще — на раз. А без мелодии я текст совершенно не могу запомнить. Так я начала писать музыку к стихам — в основном к тем, которые нам задавали в школе.
В 14 лет я услышала Nirvana, но на написание текстов меня сподвигло не это. Так совпало, что в это же время я стала писать свои тексты, которые приходили либо вместе с музыкой, либо после. На удивление, как-то что-то стало получаться. Не могу сказать, что в начале мне было спокойно и легко петь на публике, но к этому всё шло.
А история с Nirvana действительно была. Я училась в гимназии № 209 — очень привилегированной, с гуманитарным уклоном. Там были строгие правила и дисциплина. Что касалось мата… Это я не случайно рассказываю, помню, что вы приглашали Шнура.
АМ: Он вел себя прилично.
ЖЛ: Я просто об этом расскажу, не буду использовать эти самые слова. Так вот, если человек произносил матерное слово, то его сразу исключали из гимназии. У меня было слабое здоровье, и в семье было принято решение перевести меня в школу во дворе, чтобы я меньше болела. Там я сразу ощутила себя белой вороной — и такая ситуация потом повторялась в моей жизни. В тот момент я совершенно не понимала, на каком языке говорить с одноклассниками. На переменах люди не использовали иной лексики, кроме нецензурной. Я не знала, как ломать эти барьеры. Дело дошло до того, что в моем классе со мной перестали разговаривать. Разница между мной и окружающим миром стала какой-то враждебной. И вот я увидела, что парни в классе ходят в кенгуровках с Nirvana. Как-то раз я заболела, лежала с температурой и попросила маму — мама, кстати, сегодня здесь, — принести мне кассеты группы Nirvana. Я слушала и обливалась слезами: то, что я слышала, мне категорически не нравилось. Я люблю группу The Beatles, мне нравились Simon and Garfunkel. На крайний случай — несколько песен Жанны Бичевской. Что-то очень классическое. Окуджава.
АМ: За Бичевскую вообще могли побить.
ЖЛ: И тут Nirvana. Рев гитары. Я это слушала и думала: какой кошмар! Как быть? Я пришла к мысли, что мне надо полюбить эту музыку. Я взяла гитару и начала играть. И вдруг ощутила, что мне это нравится: мне нравится мелодия, мне нравится текст, и вообще, Кобейн гений, да еще и красавец. Музыка очень часто меня выручала: после болезни я пришла в школу с гитарой и тихонечко стала напевать песни группы Nirvana. Людям вокруг стало сложно сохранять стену молчания, когда они услышали, что я на их волне. Как-то всё наладилось и нашелся общий язык. Для меня это урок: не стоит упираться в свои предпочтения. Очень важно выбираться из раковины, смотреть, рассматривать и удивляться.
АМ: Я так понимаю, ты тот редкий человек, который до и после поступления в вуз остался верным цели. Ты пришла в университет, уже четко понимая, чем хочешь заниматься?
ЖЛ: И да, и нет. Когда я училась в школе, то занималась классическим вокалом и стала лауреатом нескольких вокальных конкурсов. Хотела поступать в консерваторию: у меня было меццо-сопрано и хорошие данные. Но родители насторожились и предложили поискать компромиссный вариант. В этот момент открылся Смольный институт свободных искусств и наук, который стал частью филологического факультета СПбГУ. Толком было непонятно, что из этого выйдет. С одной стороны, говорилось, что это либеральная система образования, где будет ряд обязательных предметов, связанных с лингвистикой, языкознанием, а часть предметов можно будет выбрать. Для меня это был компромисс, и я пошла на него, понимая, что в этом Смольном вроде как будут предметы, связанные с музыкой — и даже не только с теорией, но и с практикой. Скажем, не только история музыки или музыкальный анализ, но и вокал, и фортепиано. На тот момент это была абсолютно новая система для России, потому что до этого у нас не было бакалавриата.
Конечно, мне казалось, что консерватория — более очевидный путь, но очевидных путей в моей жизни не было в принципе. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я поступила в Смольный. Это оказалось не то что правильным, а сверхправильным решением, потому что образование на подобном стыке различных искусств и наук больше нельзя было получить нигде. Кроме того, тексты для меня важны не менее, чем музыка. И в образовании сыграло свою роль и внимание к слову. Для меня музыка — это текст. Но и текст — это текст. В университете меня научили относиться к этому серьезно. Там же мне удалось поизучать то, чем я в дальнейшем стала заниматься. У меня не было базы в виде этого направленного пути: музыкальная школа, консерватория… А преподаватели говорили на том языке, который подразумевал такое образование. Мне пришлось врубить режим жесткого самообразования и штудировать самой все эти книжки, чтобы понимать, о чем мне хотят рассказать. Было непросто, но каким-то чудом мне это удалось. И это образование не только не помешало — оно мне многое до сих пор дает. Параллельно с моим обучением в Смольном менялся сам формат этого заведения. К моменту, когда я оканчивала университет, появилось направление «Арт-критика», и диплом у меня именно по этому направлению — «Арт-критика. Музыка». Это классно, потому что в Смольном я действительно ходила на концерты и писала на них рецензии, и у меня появилась возможность посмотреть со стороны на то, чем занимаюсь я сама.
АМ: Это тебя не сковывает?
ЖЛ: Мне кажется, в любом возрасте взгляд на себя со стороны необходим. Вообще, быть в состоянии наблюдателя по жизни — это очень мудрое решение. Только из этого положения ты не будешь ощущать себя жертвой или заниматься самолюбованием. Это помогает делать работу над ошибками, развиваться и идти дальше.
АМ: Иногда взгляд со стороны тормозит, потому что начинаешь сопоставлять себя с тем, на кого хочешь быть похожим. Скажем, если бы ты хотела быть похожей на Мика Джаггера, взгляд со стороны убедил бы тебя в том, что ты далека от него по ряду причин.
ЖЛ: Мне нравятся очень многие исполнители. Мик Джаггер среди них, безусловно. И авторитетов у меня музыкальных очень много. Но при этом всегда был внутренний вектор, который подсказывал, что мне нужно стремиться быть похожей на себя. И ни в коем случае не стремиться быть похожей на кого-то. Вообще, мне очень нравится эта китайская, по-моему, линия философии, где говорится о том, что сравнивать себя с кем-то другим — это бессмысленно, потому что у каждого свои уроки по жизни, свои задачи, свой опыт, свой путь. Нужно сравнивать себя с собой. Так я поступила вчера; как я поступлю в подобной ситуации в будущем? Каждый человек — это космос со своей реальностью. Сравнивать вилку с бутылкой бессмысленно. Сравнивать себя с кем-то — это как сравнивать планету Земля с планетой Марс или с планетой Маленькая Европа (имеется в виду планета из песни Жени Любич «Маленькая Европа» — прим. «Бумаги»), например. Это разные планеты, разные сущности. Мне кажется, в каждом из нас заложена смена года, кульминаций, штилей. Моментов тишины и моментов громких, ярких. Для сравнения с кем-то себя самого достаточно.
АМ: Ты училась в США?
ЖЛ: Действительно. До Смольного мне удалось побывать в Bard College в Нью-Йорке. Это был удивительный опыт. Так получилось, что я оказалась в университете раньше, чем это обычно бывает, — мне было 15 лет. Всё время у меня был какой-то свой путь. С одной стороны, мне жаль было покидать привычную обстановку и своих друзей в Питере. То, с чем я столкнулась в Америке, оказалось довольно сложным испытанием. Столкнулась с культурными различиями и иным пониманием таких явлений, как дружба и близость. Я всё время занималась этой глупостью и сравнивала: а как бы в такой-то ситуации русский человек поступил? У нас люди более широких взглядов и жестов. А там всё по правилам, хотя казалось бы — свободная страна. У американцев многое упирается во внутренние ограничения. Но, как и в школе, в Америке меня спасла музыка, а именно — кафедра джазовой музыки, куда я приходила просто подышать. Там люди были более свободные, они говорили: «Everything is possible in jazz». Я училась на немецкой кафедре: в частности, мы ставили мюзикл об истории Германии в стилистике кабаре. Я привела на этот мюзикл почти всю кафедру джазовых музыкантов. Именно в Америке я столкнулась с тем, что называется open-mikes, и увидела: то, что я делаю, может вызывать неподдельный интерес, может нравиться. У американцев очень быстрое включение в музыку. Они сразу начинают подтанцовывать, пощелкивать.
Америка оказалась школой жизни. Была очень стрессовая ситуация, но я нашла в этом плюсы, погрузилась в творчество — и это творчество ответило мне взаимностью. Появились песни на английском. Раздвинулись границы.
АМ: Необходимо ли музыкантам профессиональное музыкальное образование?
ЖЛ: Конечно. Если хочется этим заниматься серьезно, то нужен взгляд профессионала. Без движения вверх и вперед будет движение вниз и назад. В моей профессии так. Образование дало мне очень многое, я знаю в теории то, чем занимаюсь на практике. Университет дает возможность мыслить как-то иначе, научиться учиться. И очень важно после завершения вуза не остановиться на этом. Иначе жизнь будет пресной и скучной.
АМ: Я спросил о профессиональном образовании, потому что знаю многих музыкантов, которые чего-то добились в музыке — и при этом не читают нот.
ЖЛ: Я тоже не то чтобы обожаю читать с листа ноты.
АМ: Но ты же ми от фа отличишь?
ЖЛ: Отличу. Но когда пишу песни, забываю про ноты. И это дает свободу. Я хорошо понимаю музыкантов, которые нот не читают.
АМ: Вопрос из чата. Как ты относишься к конкурсу «Голос»?
ЖЛ: Мне нравится этот конкурс. Он повышает уровень качества музыкальной сферы нашей страны. Это хорошо сделанный проект, где действительно всё звучит. Кроме того, там есть интрига и драматургия. Идти ли мне на этот проект? Может быть, когда-то это и произойдет, потому что это возможность быть услышанной и увиденной многими. Но, честно скажу, моя самая сильная сторона — не голос, а то, что я могу писать и сочинять песни. Там этот аспект как-то не очень рассматривается. И вопрос: что происходит с людьми, которые прошли все этапы «Голоса»? Создают ли они что-то новое?
АМ: Из близкой к нам с тобой тусовки можно вспомнить Therr Maitz.
ЖЛ: Да, точно, он как раз пишет свои песни, и я с ним дружна, он молодец. Хотя бы ради таких искр и выстрелов подобные конкурсы должны быть обязательно.
АМ: С другой стороны, это попытка алгеброй гармонию измерить.
ЖЛ: Дело в возможности быть услышанным. Варвару Визбор показали на Первом канале — и конкурс уже был ни при чем. Талантливый человек пишет песни, люди это увидели. Это круто.
АМ: Интересно, что появилось много джазовых музыкантов. Проект стал более профессиональным.
ЖЛ: Да, я должна отметить, что с каждым годом проект растет в качестве, и это радует. Надеюсь, что появится конкурс, где будут оценивать не только красивый голос.
АМ: Помнишь, раньше были фестивали года: «Песня-85», «Песня-86», «Песня-87».
ЖЛ: Был еще «Музыкальный ринг». Была твоя замечательная передача. Почему всё это уходит? Вот это надо вернуть и как-то возобновить.
АМ: Программное заявление.
ЖЛ: Куда уж я не хочу, так это в политику. Я считаю, что дело это не очень честное и чистое.
АМ: Так можно сказать про многих, кто занимается шоу-бизнесом.
ЖЛ: Я не скажу, что занимаюсь шоу-бизнесом. Я занимаюсь творчеством — это вообще отдельно от всего.
АМ: Меня поражает, что ты взялась за тот жанр, который в России глобально непопулярен. Singer and songwriter — понятное дело для США. В нашей стране прямого перевода нет, самое близкое словосочетание — автор-исполнитель. То есть бард.
ЖЛ: Я не думаю о том, как мое творчество будет воспринято, понравится ли оно кому-то. Это помогает мне быть свободной. Не зависеть от аспектов популярности. Когда я пребываю в состоянии вдохновения, это отдельная история, и она никому не видна. Я пишу то, что пишу. Дальнейшее — записать песню, петь ее на концертах — уже следующий этап. Работать над ней так, чтобы то содержание, которое пришло из космоса, стало понятным в определенной стилистике. Форма может быть очень разной — это и блюз, и панк-рок, и диско. Как угодно. Слава богу, у меня за плечами есть опыт работы с Nouvelle Vague: из панк-рока мы делали босанову, что в переводе означает «новая волна», как и Nouvelle Vague. Вдохновение меня посещает по-разному, и настроение бывает грустное, веселое, ритмичное. Именно поэтому палитра тех мест, где мне приходится выступать, очень разная. Бывают и квартирники, и большие залы, и рок-клубы, и улицы, и фестивали. Я не ограничиваю себя одним жанром или стилем. С одной стороны, это минус, потому что люди хотят какого-то определения жанра исполнителя: она поет босанову. Точка. Или: она поет блюз. Или регги. А она поет и то, и то, и то. Я не знаю заранее, в каком виде ко мне придет песня, какой ритм в ней будет заложен или стиль. И не имею права изменять первоначального импульса.
АМ: Я так понимаю, уходящий 2016-й год стал для тебя важным.
ЖЛ: Очень важным. Под конец года стали особенно явно вырисовываться итоги. В частности, моя песня «Колыбельная тишины», которая попала в фильм «Он — дракон», именно сейчас, в декабре, была номинирована на Российскую национальную музыкальную премию. Номинация — «Лучший саундтрек к кинофильму». В моей номинации победил, разумеется, Филипп Киркоров.
АМ: Если бы Филипп Киркоров не победил, это был бы признак нестабильности.
ЖЛ: Да, всё-таки стабильность в нашей стране есть. Должна заметить, что Филипп Киркоров не написал песню, с которой он победил.
АМ: Он просто победил. Это нормально.
ЖЛ: Тем не менее мое имя прозвучало в такой серьезной номинации. Премия эта проходила в Кремлевском дворце, я была торжественно приглашена, и это было круто. То, что мое имя появляется в пространстве, где я могу быть услышана, — это здорово. Ну и отклик на cаму песню именно этот год обозначил: по количеству кавер-версий она может поспорить, наверное, с песнями The Beatles. Особенно среди аудитории 14-летних девушек. Ну вот поют они эту песню — и выкладывают в интернет.
АМ: А ты предполагала, что будешь певицей для 14-летних?
ЖЛ: Нет. Но как-то откликнулись эти юные существа.
АМ: Это самая перспективная аудитория. Через 10 лет она будет самой платежеспособной.
ЖЛ: Перед тем, как я написала эту песню, мне прислали раскадровки сцен и сценарный план, я общалась с режиссером, со съемочной бригадой. Прониклась этим фильмом и идеей того, что очень важно любить друг друга такими, какие мы есть, — любить целиком, не только хорошие стороны, но и плохие. Не только явное, но и потаенное, таинственное, мистическое даже. Меня лично затронул этот месседж, и песня получилась какая-то другая. Это вообще отдельная тема для разговора: как написать песню на заказ и при этом остаться собой, быть настоящей. Вдохновение не приходит по заказу. Но благодаря тому, что мне удалось проникнуться этой темой, вдохновение пришло, и в этом году песня засверкала, и засияла, и отозвалась для многих.
АМ: Пожелаем удачи этой картине, чтобы она дальше шла и шла. И главное, чтобы всё больше 14-летних пели эту песню. (Аудитории.) Вы смеетесь, а это правда важно. Это гораздо важнее, чем 30-летние. Взять любой музыкальный фестиваль: какое количество исполнителей поет только для этой целевой группы! И это тысячи, миллионы просмотров на YouTube.
ЖЛ: Фильм стал занимать лидирующие позиции в китайском прокате. Мне понятно почему. Дракон у них — это священное животное. Более того, для китайской версии я связалась с Ильей Лагутенко, и он мне помог написать припев и даже часть куплета на китайском. И я спела это. Видимо, у меня уже есть своя аудитория в Китае.
АМ: Это еще более перспективная аудитория, чем 14-летние.
ЖЛ: Также среди достижений в 2016-м — участие в альбоме моего друга Артура Дэвида Брауна The Oceans of Ganymede. Мы спели дуэтом Sleep On My Shoulder. Кроме того, 10 декабря замечательно прошел концерт в театральном центре «На Страстном» в Москве. Для меня это большой рывок вперед, потому что в последнее время в Москве я выступаю больше в рок-клубах и на камерных площадках, хоть и очень хороших. А тут театральный зал — сидячий, с потрясающей видеоинсталляцией, замечательными декорациями… Для меня Новый год начался 10 декабря.
АМ: А теперь продолжится в «Эрарте».
ЖЛ: 6 января. Я приглашаю всех вас, друзья, в «Эрарту» на «Белый концерт»: там тоже будут видеоинсталляции, драматургия, снежные песни, снег. Кроме того, на этом концерте мы издадим на физическом носителе мини-альбом «Снежно», который в цифровом виде выходит 23 декабря на iTunes.
АМ: Вопрос из чата: «Что вы посоветуете творческому музыкальному человеку, который поступил не на творческую специальность?».
ЖЛ: Я посоветую заниматься творчеством параллельно. Если есть творческий импульс, забрасывать его — какое-то предательство по отношению к себе. Если так сложилось, что человек оказался в техническом вузе и ему нравится писать песни, это очень классное сочетание. Многие талантливые люди так начинали. Время расставит всё на свои места.
АМ: Пишет девушка, поэтому она еще может изменить свой выбор, ей в армию не нужно.
ЖЛ: Бывает момент, когда расстаться легко — с чем бы то ни было или с кем бы то ни было. А бывает момент, когда это слишком рано, когда это невозможно, и результат будет ужасный. К подобным решениям надо внутренне прийти. Если такое решение назревает — надо дать ему созреть.
АМ: «Чем отличается петербургская и московская публика, которая собирается на ваших концертах?»
ЖЛ: С одной стороны, ничем, потому что в столицах примерно одинаковая интеллигентная составляющая. Несмотря на холодность петербургской публики, меня здесь принимают очень тепло. Здесь я у себя дома. В Москве бываю часто и тоже чувствую себя почти как дома. Но всё-таки это другой город. Там я менее расслаблена.
АМ: Мне кажется, что там всё же гораздо проще, чем в Петербурге.
ЖЛ: Мне здесь привычнее. Как и тот момент, что здесь публика дольше разогревается, чем в Москве. Мне даже нравится тишина, в которой начинается концерт. Она очень долго длится. Ты не знаешь, что она означает: «да» или «нет». Мне нравится преодоление и трансформация этой тишины. В этом тоже что-то есть. Это момент волшебства, который растягивается.
АМ: «Как ваша музыка стала появляться в фильмах?»
ЖЛ: Началось всё с песен. Пока я пишу песню, не думаю о том, как бы так составить слова, чтобы они красиво легли. Я просто вижу песню — как кино. То есть кино в моих текстах изначально присутствует. Если нет визуального образа, то я ничего не напишу. И поэтому создатели кино слышат, что в песнях заложена визуальная составляющая. Кажется, первой была Russian Girl — в фильме «Ржевский против Наполеона». Потом была «Метелица» в фильме «Джентльмены, удачи!». Я помню, как мы встретились в коридоре «Ленфильма». Мне сказали: нужно что-то новогоднее. Я начала петь под гитару разные песни. И вдруг случайно вспомнила про песню «Метелица», которую я написала в 16 лет, — милую, искреннюю, светлую, с новогодним образом метели. Сказали: то, что нам надо. Мы записали песню, она пошла в кинофильм — и вот с этого всё началось, пожалуй, в глобальном смысле. Ко мне стали обращаться как к человеку, который может написать что-то для фильма. В «Елках» звучала «Галактика». И что-то где-то еще звучало…
АМ: Но победил Киркоров.
ЖЛ: В фильме «Он — дракон» звучала моя колыбельная «В белых облаках», а также «Ритуальная песня». Там ее исполнял хор в укороченной версии. Нас очень многие попросили записать ее в полноценном виде — она тоже войдет в альбом «Снежно».
АМ: Хорошо. Скажи, пожалуйста, зачем ты занимаешься раздельным сбором мусора?
ЖЛ: На мой взгляд, это то, что я могу сделать. Я не могу изменить законодательство, не могу повлиять на экологическую систему. Но меня это очень беспокоит. У меня не самое крепкое здоровье, а те экологические условия, в которых мы находимся, сильно влияют на то, как мы себя чувствуем, и то, что мы думаем. И это та проблема, которая никак не решается. В России, мне кажется, так обстоят дела, потому что у нас очень большая территория и этот мусор будут увозить куда-нибудь в лес до тех пор, пока мы не начнем захлебываться в этом мусорном потоке. Это мусор не только материальный, но и мусор в сознании. Я негодовала на эту тему — и решила трансформировать свое негодование во что-то более светлое и приятное: в любовь, отдачу, смирение, прощение, какое-то действие. Я выяснила, что у нас есть организация «Раздельный сбор», которая каждую первую субботу месяца проводит акцию по сбору раздельного мусора. Решила попробовать, и мое негодование как рукой сняло. Я что-то делаю — а значит, уже что-то меняется.
АМ: Ты довольно много занимаешься благотворительностью: когда тебя просят в чем-то принять участие, ты не делаешь никаких исключений?
ЖЛ: Я стараюсь проверять организации, которые меня зовут. Например, «Дом Надежды на Горе» — организация, которая реально помогает людям справляться с алкогольной или наркотической зависимостью. Я приезжаю туда и пою песни вот этой аудитории — практически аудитории смертников, потому что даже после проведенной работы не каждый дает сам себе шанс на изменения. Я пою для них, чтобы показать, что есть кто-то, кому не всё равно. Мне не всё равно. У меня эти люди не вызывают презрения и отторжения. Они вызывают у меня сочувствие, неравнодушие и импульс, который я хочу им передать. Я говорю об этих организациях и призываю им помогать. Вы можете помочь, просто приехав и сказав, что вам не всё равно, — помочь можно не только деньгами. Есть «Дети Павловска», детский дом для детей с ограниченными возможностями, и другие организации.
АМ: «Имея опыт и образование, которые у тебя есть сейчас, ты бы сделала что-то иначе?»
ЖЛ: Да.
АМ: Хорошо, я не буду допытываться.
ЖЛ: Ну например. У меня спрашивают иногда: «Есть ли у вас какое-то качество, которое вам мешает?». Моя инициативность, то, что я очень деятельная. Иногда лучше отойти в сторону. Когда нас беспокоит состояние какой-то сферы жизни, мы из страха начинаем внедряться в нее и контролировать. Моя задача на будущий год — не внедряться в то, что меня беспокоит, а делать шаг в сторону и с позиции наблюдателя принять какие-то более здравые решения.
АМ: Вопрос из чата. «Расскажите о своих любимых местах в Санкт-Петербурге».
ЖЛ: Их огромное количество. И, кстати, одно из приобретений 2016 года — мое сотрудничество с «Клубом путешествий» Михаила Кожухова. Мы уже съездили в Париж, а в январе будет моя вторая экскурсия по Петербургу — первая была летом, а сейчас это, конечно, будет не теплый высокий Питер крыш. В этот раз в качестве анонса я взяла стихотворение Набокова «Мне чудится в Рождественское утро мой легкий, мой воздушный Петербург». С таким настроением будет проходить моя авторская экскурсия по Питеру. Будет «Офис храма любви, мира и музыки» на Пушкинской, 10 и музей рок-н-ролла Владимира Рекшана, и галерея Митьков на Марата. И, безусловно, крыши.
АМ: Зимой самое оно.
ЖЛ: В «Рождественское утро» мы не сможем не подняться на крышу Исаакиевского собора. Нужно увидеть этот Питер, который покажется игрушечным с такой высоты.
АМ: Только бы не было дождя в это рождественское утро.
ЖЛ: Кстати, в прошлый раз пошел дождь. Летом. Но это было так круто! Дождь бил по куполам, по бронзовым поверхностям Исаакия. Мы стояли и не столько смотрели, сколько слушали этот город. Для какого-то человека дождь — это конец всему, а для меня это музыка.
АМ: «Есть ли музыканты, с которыми ты бы хотела спеть дуэтом?»
ЖЛ: Ко мне периодически обращаются музыканты, с которыми я бы, может, и не хотела петь. А получается прикольно. Поэтому не будем загадывать.
АМ: Женя, за участие во встрече мы дарим тебе эту кофту. Важный момент: на ней написано «СПбГУ».
ЖЛ: И «Билайн». Кстати, с «Билайном» меня тоже связывает песня. Я выиграла тендер рекламной кампании «Билайна»: надо было написать музыку и спеть песню. Еще я снялась в их ролике, но почему-то нигде не было написано, что это была я. Вот сейчас есть возможность сказать: это была я.
АМ: Я забыл сказать, что мы должны выбрать лучший вопрос из чата. Победитель получит вторую кофту.
ЖЛ: Поскольку это предновогодняя встреча, мне бы хотелось обозначить главное для меня в прошедшем году. Я выбираю вопрос про музыку к кинофильмам, потому что в 2016-м главной для меня оказалась связь с кино.
«В Петербурге #можноВСЁ» — серия встреч с известными людьми для студентов и выпускников СПбГУ, организованная «Билайн» и Ассоциацией выпускников СПбГУ. Участники проекта добились успеха в нашем городе, получили признание и продолжают здесь жить и работать. По ссылкам вы можете прочесть материалы о встречах с Сергеем Шнуровым, Василием Бархатовым и Михаилом Боярским. Все материалы проекта собраны здесь.
