«Бумага» и МегаФон делают спецпроект о том, как интернет и мобильная связь влияют на общение петербуржцев. Читайте, как изменились гаджеты, каково жить без связи и как взаимодействуют жители современных городов. А также пройдите опрос о том, как поддерживаете контакты с семьей, друзьями и коллегами.
МегаФон предлагает сверхскоростной интернет, который позволяет мгновенно обмениваться данными, общаться или смотреть видео. Сеть 4G доступна абонентам в 83 регионах России из 85.
Как подводники живут по несколько месяцев без звонков близким, почему раньше на станции в Антарктиде можно было пропустить даже новости о смене правительства и как уехать в путешествие на полярный архипелаг, чтобы побыть без связи?
В партнерском материале с МегаФоном полярник, подводник и путешественник рассказали «Бумаге» о том, как устроена связь в отдаленных частях планеты и каково жить в информационном вакууме во время походов и экспедиций.
Алексей Екайкин
Полярник
— Я гляциолог, работаю на станции «Восток» в Антарктиде. В экспедиции уезжаю раз в год — на весь сезон, то есть на два месяца: в основном это декабрь и январь. Часть работ проводится на буровом комплексе, часть — в снежной пустыне, где мы отбираем необходимые образцы для исследований. Обычно мы не уходим далеко от станции — максимум на два километра. Но в последнее время стали делать и «легкие научные походы» на маленьких снегоходах — в этом случае можем уезжать на 80 километров от станции.
Я застал ту эпоху, когда на станциях в Антарктиде была лишь коротковолновая связь по радио. Тогда, около 20 лет назад, никакого интернета, никакого телевидения не было — ты приезжал и был оторван от мира: на протяжении двух месяцев мы не знали, что происходило на Большой земле.
Сейчас такого нет. У нас всё время есть связь, которая принципиально не отличается от той, что в городе, но ее качество в некоторых аспектах хуже. На нашей станции связь с Большой землей обеспечена с помощью спутниковых телефонов. Мы можем в любой момент взять трубку и позвонить на какой угодно номер — звонки на домашние телефоны в Петербург у нас вообще бесплатные. Но спутниковый интернет на станции, конечно, очень медленный (около 10–20 Кб/с), а на спутниковом телевидении есть лишь один канал.
На случай если, например, посбивают спутники, у нас есть коротковолновая связь, для которой нужны только передатчик и приемник. Это крупногабаритная аппаратура, съедающая много энергии, поэтому ее нельзя брать с собой в походы. Она позволяет нам связаться с кем-то на дальнем расстоянии: правда, бывает, что очень хорошо ловит какую-нибудь Северную Америку, а при попытке связаться с ближайшей станцией возникают помехи.
Плюс к этому, для связи по станции между группами людей мы используем УКВ, которые работают в пределах прямой видимости. В наши «легкие» походы мы берем спутниковые телефоны — сразу два экземпляра на случай непредвиденных ситуаций.
Конкретно на станции «Восток» есть проблема с тем, что наш спутник висит слишком низко над горизонтом, поэтому во время плохой погоды (например, метели) прием становится хуже. А во время магнитных бурь могут возникать проблемы с коротковолновой связью — появляются помехи.
Бывает, что станция теряет связь с окружающим миром: например, когда помехи на спутнике, метель и короткие волны еще не работают. В основном это длится два-три дня. Но это не страшно — мы просто продолжаем делать работу: никакого излишнего волнения в такие моменты не возникает.
Больше у меня не появляется ощущения оторванности от внешнего мира, когда я приезжаю в Антарктиду. Я проверяю почту, смотрю новости. В этом даже есть минусы, ведь раньше, когда таких возможностей не было, я приезжал и забывал обо всем на два месяца. Тогда мы могли полностью сконцентрироваться на работе, было чувство спокойствия: может, [за это время] на Большой земле могло произойти что угодно, но мы ведь об этом не знаем.
Помню, в 1990-е годы я вернулся из экспедиции и узнал, что Ельцин ушел — в стране другой президент и другой премьер, всё поменялось. Тогда это было частым явлением, мы приезжали будто в другой мир: менялась мода, сленг, люди начинали слушать другую музыку. Сейчас даже с учетом связи уследить за этим не удается [из-за работы]. Но ничего и не меняется особо.
Андрей Аркадьевич
Бывший подводник
— Я служил на подводной лодке порядка 18 лет, а в 2018 году ушел в отставку. С середины 2010-х годов интенсивность выходов в море у нас увеличилась: по принципу Советского Союза мы возвращаемся к дежурству в Северной Атлантике. Так что в последние годы под водой я бывал достаточно регулярно и продолжительно.
Главное тактическое свойство подводной лодки — это скрытность. Чтобы быть незаметными противнику, у нас были максимально ограничены возможности связи. Звонить родным и близким, выходить в интернет, смотреть телевизор, безусловно, нельзя. Все приказы приходят непосредственно на лодку руководству — каким образом, я не могу сказать.
Служащие достаточно легко переносят отсутствие мобильной связи, так как в России она в принципе запрещена на территории воинских частей, а особенно — в боевых походах. Это связано с тем, что телефон можно отследить. Конечно, если человек служит в части, он может выйти [в увольнительную] и позвонить кому-то, но в дальнем подводном походе этой возможности нет.
Отсутствие связи на подводной лодке создает информационный вакуум. Командование предпринимает шаги к решению этих проблем, поэтому вместе с боевой информацией передает на подлодку международные новости, а также значимые события из жизни служащих: например, сообщают о рождении ребенка.
Из-за информационного вакуума служащие отрываются от внешнего мира. Это хорошо описано в книге Александра Покровского «Мамонтенок Дима»: там заместителю командира по воспитательной работе принесли в шутку «новость» о том, что ученые откопали и оживили мамонтенка Диму, — а человек поверил и постоянно говорил об этом. В этом есть глубокая правдивая мысль.
Конечно, [из-за службы над подводной лодке] можно пропустить важные события, а раньше связи было еще меньше. Мне рассказывали, что один экипаж подводной лодки в 1917 году вышел в море при императоре [Николае II], а вернулся уже после его отречения. Я сам общался с человеком, который ушел в море на учебном корабле в 1991 году при Советском Союзе, а вернулся — и флаг уже российский триколор. Для военных это еще больший шок, чем для остальных, — зачастую это патриотически настроенные люди, любящие свою страну.
Новостная информация, которая нам сейчас поступает, не бывает абсолютно полной. По факту, это вырезки из бегущей строки, которые в нормальных условиях высылают несколько раз в неделю. Однажды нам прислали новость: «Турция сбила российский самолет». Ничего больше нам не было известно (турецкие ВВС 24 ноября 2015 года сбили российский Су-24 над Сирией; по утверждению турецких властей, российский самолет нарушил воздушное пространство Турции — прим. «Бумаги»). Мы в это время играли в кошки-мышки с другим потенциальным противником и для себя чуть ли не решили, что это война.
Хотя сложнее всего, конечно, не служащим — они на подводной лодке заняты делом. А вот их близкие на берегу знают лишь то, что лодка ушла (точное время им не говорят) и что когда-то примерно должна прийти. Родные никогда не знают, что с человеком происходит, а новости им могут поступать всякие, в том числе намеренно фейковые: например, о том, что какая-то лодка тонет.
Или, допустим, другая ситуация: в 1989 году в программе «Время» сообщили, что в море терпит бедствие советская подводная лодка — без указания ее номера и наименования. Помню, как на переговорных пунктах мигом появились огромные очереди из родных служащих на самых разных подлодках.
Александр Никитин
— Я осознанно хотел изолироваться от бесконечного информационного потока, который выливается на нас через смартфоны. Так что в 2017 году я устроился работать барменом в шахтерский поселок на полярном архипелаге Шпицберген, [расположенном в Северном Ледовитом океане]. И я понимал, что со связью там будет не очень хорошо.
Однако в действительности связь на Шпицбергене была — и я даже немного расстроился. Там, на официально норвежской территории, как раз есть вышка мобильной связи «МегаФон». Мне сначала казалось, что это очень странно: вышка российского оператора стоит на острове в тысяче километрах от Северного полюса. Оказалось, что [местным жителям] не хватило протянутого от норвежцев кабельного интернета и они выбрали одного из крупнейших игроков в этой области. Как мне рассказывали, «МегаФон» не особо понимал, какой регион туда поставить, поэтому там работают московские сим-карты.
Работала связь не очень хорошо: телефон ее ловил лишь в пределах небольшого поселка, где мы жили, то есть в 200–300 метрах от вышки. А дальше возникают проблемы из-за климатических условий. Правда, и выходить за пределы поселка было запрещено. Насколько я знаю, если местные гиды выезжают на маршрут, они пользуются спутниковыми телефонами.
Лично я там полностью оставался без связи, только когда путешествовал до норвежских городов. Это занимало от 20 минут (на вертолете) до 5–6 часов (на снегоходе), так что для меня это было малозаметно. Хотя и на архипелаге я часто специально включал на телефоне авиарежим, чтобы постоянно не получать новости.
Еще десять лет назад на Шпицбергене не было ни кабельного интернета, ни вышки. Всё было завязано на спутнике. Насколько я знаю, в коридорах офисов компании «Арктикуголь», которая там всем заправляет (российская организация осуществляет экономическую деятельность на архипелаге Шпицберген — прим. «Бумаги»), остались большие бухгалтерские книги, в которых записывали расходованный интернет и то, кто, от кого и когда получили имейл. Сейчас этим уже, конечно, никто не занимается.
С наиболее полным отсутствием связи я сталкивался, лишь когда работал на круизном лайнере, который ходит по Финскому заливу и перемещается между территориями четырех государств. Мобильной связи там не было вообще, а интернет раздавался только с самого корабля. Для меня это был положительный опыт: я занимался работой, отдыхал, а маму приучил пользоваться мессенджерами, чтобы она могла узнавать, как у меня дела.
Когда я путешествовал по Исландии, тоже не включал роуминг, поэтому оставался без связи на долгое время. Для себя я решил, что между получением уникального опыта и возможностью в любой момент созвониться с близкими, я выбираю первое.
Связь вообще везде разная. Моя девушка, например, почти полгода путешествовала по Южной Америке — и в Колумбии видела, что люди ходят с прикрученными на цепочку телефонами. Эти люди за деньги дают позвонить куда-то, ведь в бедных районах там далеко не у всех есть даже сами телефоны.
При этом у связи, конечно, есть свои несомненные плюсы. Когда я был на Шпицбергене, то сидел в гостинице с вай-фаем — и узнал, что в Петербурге произошел теракт (3 апреля 2017 года в перегоне между станциями «Сенная площадь» и «Технологический институт» произошел взрыв. Погибли 15 человек, около 100 пострадали — прим. «Бумаги»). Я был шокирован, но при этом осознал пользу связи: мне удалось своевременно узнать о произошедшем и обзвонить всех родных и близких. Тогда я понял, что изоляция — это хорошо, но иногда связь просто необходима.
Когда я возвращаюсь из путешествий в Петербург, понимаю, что мне очень не хватает того иллюзорного объема знаний, который дает нам Google: ты можешь в любой момент всё загуглить или перевести какое-то неизвестное название. В цивилизованном мире это очень выручает. Но снова отправляться в путешествие, где, возможно, не будет связи, — легко: у меня выработалась привычка, а близкие привыкли к перерывам в общении со мной.
