Обвиняемым по делу о теракте в метро просят дать от 20 лет до пожизненного. Что об этом думают пострадавшие, правозащитники и адвокаты

— Как всегда в делах, связанных с терроризмом и рассматриваемых военным судом, суд, в общем, делает то, что говорит обвинение. Оправданий не бывает, насколько я понимаю, запрошенные сроки не отличаются от тех, что дают. Кроме того, у меня нет никакой надежды на апелляцию, как бы хорошо она ни была написана. Верховный суд обычно утверждает приговоры по террористическим делам.

Я занималась этим делом как член ОНК (Общественной наблюдательной комиссии — прим. «Бумаги»), мне не очень корректно говорить о ходе следствия, потому что я разбиралась с пытками. Внимательно читала материалы проверок по пыткам братьев Азимовых и Мухамадюсупа Эрматова и убеждена, что проверка была намеренно проведена очень некачественно. Мы подробно писали об этом в заключении.

При этом нельзя говорить, что дело справедливо рассматривалось, что было какое-то правосудие, если людей пытали. А в этом деле людей пытали, была секретная тюрьма, у меня в этом нет никаких сомнений.

— Никаких доказательств следствие не представило и одновременно с этим просит такие страшные сроки. Те, кто ходил на заседания, видели, что на них [подсудимых] ничего не представили, только то, что они жили в этой квартире [на Товарищеском проспекте]. Там провели следственный эксперимент — резали огнетушитель, и сделали вывод, что если режут на кухне [якобы изготавливая бомбу], то в другой комнате тоже слышно. На основании этого решили, что они всё слышали, а если слышали и не сообщили в органы, значит, они все члены преступной группы. Вот какая логика, но по таким предположениям людей нельзя приговаривать.

— Я согласна с государственным обвинителем и разделяю его точку зрения. Когда я только пришла [на первые заседания], у меня было двухстороннее мнение, но сейчас всё сложилось так, что я согласна с прокурором. Понятно, что адвокаты против, потому что любой адвокат костьми ляжет, чтобы защитить своего клиента. Невинных людей туда не привлекут, значит, что-то в них есть. Я согласна, чтобы были такие сроки. Даже если они будут в реальности, обвиняемые не смогут этого выдержать, не протянут.

— Вчера государство в лице маленькой молодой женщины в военном мундире с погонами в очередной раз предприняло попытку запугать нас всех, общество граждан России. Без постановления о возбуждении уголовного дела, без свидетельства о смерти того самого «смертника» Акбаржона Джалилова, без доказательств его причастности ко взрыву в вагоне, без проведения законных генетических и взрывотехнических экспертиз, без осмотра вагона, без выяснения всех обстоятельств произошедшего специальным военным судом, не удовлетворившего более 30 ходатайств защиты, — те, кто написали «прения» обвинения от лица государства, произнесли вчера слова: «пожизненно» и «28 лет лишения свободы» в отношении невиновных <…>.

— Это не политические или гражданские активисты, это не верующие всех мастей, которые не понравились власти. Это просто случайные люди. Которых ради «общественного спокойствия» — то есть нашего спокойствия — лишают жизни. 27 лет — это тоже пожизненный срок на самом деле. <…> Поймем ли мы когда-то, что этих людей жестоко пытали, а не найдя никаких доказательств и без них посадили на всю жизнь только для того, чтобы люди чувствовали себя «защищенными». <…>.

16 человек погибло, более 64 пострадало. А общественного запроса на поиск настоящих виновных и на то, чтобы разобраться, а не сажают ли неизвестно кого, — нет. Очень страшно.

— Общественная значимость содеянных преступлений колоссальна, они были направлены на создание в обществе атмосферы страха, жесткость посягательств сопоставима с преступлениями против мира. Нужно бороться с этим злом.

— По поводу сроков — ответ простой: я думаю, для невиновных никакие сроки не обоснованы.

Недостатков следствия множество по самым разным пунктам. Тут надо сделать оговорку, что я сейчас имею в виду недостатки следствия в контексте научного подхода к установлению истины и соответствия его законам РФ.

Одно из основных доказательств виновности Аброра Азимова базируется на якобы имевшем место его звонке Джалилову. Фонографическая экспертиза, которая устанавливала факт соответствия голоса Аброра голосу с записи телефонного звонка, базировалась на методике «Диалект», которая применима исключительно к русской речи, а разговор шел на узбекском.

То, что на звонке не голос Аброра, легко могут понять и не носители языка. А носители языка явно указывают на очевидные различия.

Следствие, которое было на особом контроле по такому резонансному делу, оказалось менее въедливо, чем волонтеры, которые занялись его исследованием. Множество ниточек, за которые можно было потянуть, раскручивая это дело, оставлено без исследования.